11 сообщений / 0 новое
Последняя публикация
Последнее посещение: 2 недели 12 часов назад
bring color to my skies

Время и место:
Конец сентября 1994 года, кабинет колдомедицины.
Участники: Эмиль Верес, Шарлиз Эндрюс.
Описание: 
Решение пришло неожиданно. Она поняла кому хочется доверить свои бессонные бестолковые часы.



Последнее посещение: 1 месяц 19 часов назад

После первой лекции мало кто появлялся на дополнительной практике. Начало учебного года. Многим студентам ещё нужно было время для того, чтобы освоиться, войти в свой привычный ритм муравьиного копошения. За пару дней пришла только парочка школьников седьмого курса, больше интересовались самой специальностью, чем практикой. Безнадежное поколение. 
Колдомедик тяжело вздохнул своим мыслям, пополнил кормушки. Флоббер черви и глизни были заботливо укрыты плотной тканью. Зверькам предстояло остаться в классе, как минимум, до следующей недели, а завозить новую партию было бы затратно. Убедившись, что все в порядке, Эмиль сделал себе чашку крепкого чая с крапивой, восстановить голос после лекции. 

Время близилось к шести, а значит скоро можно будет идти в большой зал на ужин. Верес чувствовал, что ему необходимо поделиться последними произошедшими с ним событиями. Несколько раз он пытался написать О`Донелу, но работа в Мунго затягивала его с головой. Теперь, раз уж есть время и его никто не тревожит, можно выйти на связь с бывшим преподавателем.

Дорогой Мариус!

Похоже, я совсем затянул с ответом на твое прошлое письмо. Сейчас я нахожусь в Хогвартсе, во всю идет подготовка к турниру Трех Волшебников. Честное слово, лучше бы Дурмстранг выбрали принимающей школой, я бы тогда смог съездить в отпуск и, заодно, навестить тебя.

Не поверишь, но теперь меня окружают дети и называют меня профессором. Меня это даже как-то старит. Каждый раз чувствую себя дряхлой развалиной, когда они так делают. Приходится одергивать. Не представляю, как ты с этим справлялся.

Думаю, тебе известно из газет про события на чемпионате мира по Квиддичу. Мариус, а вдруг это были они? Неужели есть надежда, что Темный Лорд вернется? Сложно в это поверить, но слава Мерлину, я уже в Британии и не упущу момент. Однако, большинство моих предыдущих связей давно утеряны. Сейчас все еще опасно поднимать тему, думаю, через год отправить сов.

Кстати, у меня получился занятный разговор с одним из твоих коллег. Так что, я бы не отказался от персональной характеристики. Имя Кристиан Кадаверциан. Учит боевой магии, скорее всего, в прошлом аврор. У него какие-то разногласия с Каркаровым, либо по поводу учебного процесса, либо тут замешано что-то еще. Проверь, пожалуйста, информацию и отпишись.

С Этель расстался месяца два назад. Она требовала слишком много внимания. В следующий раз буду выбирать женщин до тридцати и без детей. О Мерлин! Хорошо, что я не предложил ей переехать ко мне, иначе она бы поселилась у меня навсегда.

Как твое здоровье? В подарочек отправляю тебе флакон с ядом акромантула. Уверен, ты найдешь ему достойное применение. Даже не спрашивай откуда он у меня.

Меня на год освободили от Мунго. Сказали, что присматривать за турниром важнее. Там сейчас мой заместитель. Я ему доверяю, но все равно поставил Азарию за ним приглядывать. Не хватало мне еще и место свое потерять.

Планирую на рождественские каникулы отправиться в Румынию. Пополню запасы драконьих зубов. В Лондоне на местных рынках качество совсем отвратное, все товары гнилые и старые. Если успеешь ответить до рождества, могу и тебе чего-нибудь прихватить.

Твой друг,
Дэниэль.

Верес несколько раз пробежался глазами по письму и зачаровал конверт. Если кто-либо, помимо О`Донела захочет его открыть, то письмо вспыхнет.
— В совятню и на ужин? Или в зал, а там в Хогсмид? Сложно, — положив сложенный конверт во внутренний карман пиджака, Эмиль надел мантию и, поднимаясь со своего места, сделал последний глоток чая. В тот же момент в кабинет постучали.
— Как вовремя. Опять что-то случилось в больничном крыле? — Колдомедик опустился на место и поспешил откликнуться:
Да, да, войдите, — Верес приосанился, с деловым видом принялся перебирать бумажки, создавая видимость плотной работы, — любопытствующая мордаха, никто иная, как Эндрюс. Не может быть.

— А, Шарлиз, доброго вечера, — как только студентка подошла ближе, Эмиль с явной охотой отложил все ненужное на край стола, сложил руки перед собой. 
— Тебе очень идет школьная форма. Выглядишь более серьезно и повзрослевшей, — мужчина заулыбался, демонстрируя полную заинтересованность, — как твои дела в школе? Как поживает твоя мама? Давно меня не было в больнице. Требуется в чем-то помощь?

Так повезло лопуху:
Добрую сказку скрошило в труху

Последнее посещение: 2 недели 12 часов назад

Кажется, кто-то говорил мне, что время, случается, вдруг поражает людей в самые юные, самые праздничные годы жизни.

М. Дюрас «Любовник»

Он вернулся. Штэфан Станэску. Талантливейший волшебник. Образцовый ученик. Душа любой компании. Тот самый слизеринец, который имел обыкновение нравиться абсолютно всем. Он умел это. Вынужден был научиться. Тот самый Станэску, которому она в свое время, захмелевшая после пары бутылок его специального сливочного, бойко и доверчиво выдала: «А научи меня целоваться!». Уроки затянулись. Закономерно закончились. Когда он пропал на год. 

А спорим, ты переживешь самую настоящую ин-тер-фе-рен-цию чувств?

Споры ей никогда не давались. Ей же всего шестнадцать! Ей так отчаянно хочется жить и чувствовать так, чтобы из крайности в крайность. Так, чтобы счастливо и робко, как было во время поездки в школу в девяносто четвертом. Так, чтобы сердце замирало. Так чтобы удивляться и удивлять. Заводить больше знакомств. Смеяться до боли в животе и хрипа в голосе. Лучшее, что осталось в памяти, перемешалось. Все перемешалось. Последние двое суток слились для нее в одно мучительное сновидение. Сновидение из тех беспокойных, что в ночи не дает глаз сомкнуть, выжидая самые долгие и утомительные утренние часы, когда рассвет только начинает теплиться на горизонте. И ровно в тот момент, когда сознание становится наиболее уязвимо, мрачные образы уходящей ночи утягивают его за собой. В пучину.

И раз за разом она смотрит на себя сквозь зеркало водной глади, удивляясь смутно-знакомым чертам. И это ее лицо? Когда раньше ясные глаза успели подчеркнуть тени усталости? Когда они же обострили, огрубили черты лица? Чем дольше девушка всматривается в пошедшую рябью воду, тем более убеждается в том, что это не может быть она. Это новое лицо просто не может быть тем, что принадлежит ей. Не может же порода, проглядывающая в чертах далеко не каждого, просто взять и разрушиться. Гранитные плиты могут веками выдерживать ненастья, но не разломиться. Когда это произошло?
В глазах рябило от яркого света. Она провела три часа кряду на берегу Черного озера то беспокойно озираясь по сторонам, то снова стараясь продраться сквозь сумерки мыслей в надежде уцепиться за что-то не столь болезненное. По возвращению в факультетскую башню ситуация повторялась: она раз за разом смаргивала непрошенные слезы, подходила к магическому зеркалу, затыкала его (до смерти приелись его комментарии!) и долго смотрела на себя. В процессе не было ни грамма самолюбования. Лишь попытки зацепиться за какую-то мелочь, которая то и дело ускользала от внимания. 

Не оставляй меня одного. Сегодня я, кажется, снова боюсь темноты. 

Он вернулся. Штэфан Станэску. Второгодка и повеса, после экзаменов СОВ и последующей за ними смерти отца пропустивший целый год. Он вернулся, став старше на целую жизнь. Нет, конечно, они по возможности поддерживали связь все это время. Письма — инструмент, давно ставший привычным. Но тоже. Когда-то давно. Еще в той жизни. Он вернулся живым и невредимым.

Шарлиз Эндрюс одной затяжкой докурила тлеющую сигарету (еще один подарок прошедшей ночи) и в очередной раз закашлялась. Решение пришло неожиданно. Она поняла кому хочется доверить свои бессонные бестолковые часы.
— Вы… — хрипло начала она, опуская приветствие, постепенно возвращаясь к реальности. Девушка устало зажмурилась. — Мистер Верес, я вас не отвлекаю? Я пришла поговорить.
Оборонила и посмотрела по-взрослому серьезно.

 ...будто бог меня задумывал из железа,
а внутри зачем-то высохшая трава...
Последнее посещение: 1 месяц 19 часов назад

Шарлиз удалось одной фразой смахнуть весь (такой спокойный) день. Легко и непринужденно, с хрипотцой начинающей пьянчуги - она заставила поверить, что сейчас не то время, когда можно глупо улыбаясь обсуждать погоду и звездные ночи.
На улице смеркалось. Кабинет бледнел и растворялся за пределами единственной зажженной на столе свечи. Мелкая живность притихла и, словно ожидая неведомой опасности, заползла в дальние углы клеток. Показалось странным продолжать наигрывать озабоченность пустыми вещами. Перед ним стояла уже далеко не малышка, которая когда-то давно носила пластыри с движущимися картинками.
— Шарлиз, — прозвучало больше похоже на вопрос, чем на утверждение. Эмиль поднялся и медленно обошел стол. Не хотел, чтобы она подумала, что он готов восседать на троне, слушая рассказ. — “Пришла поговорить” - о чём? — После летней практики Эндрюс показала себя достаточно ценным кадром. Талантливым, в какой-то мере. А толковых студентов было крайне мало. Достучаться до юных умов было сложно. Нужно иметь хотение и желание, чтобы расти на поприще медицины, а не только удерживать за пазухой отчаяние от невозможности выбора альтернативы.
— Ты знаешь, я всегда готов ответить на все твои вопросы. Но сначала, давай присядем, — ответом послужил легкий кивок головы, хоть и с запозданием. Без слов. Словно она хранила их в переполненном водой фарфоровом блюдце и боялась расплескать.

Школьные парты ну совсем не располагали возможностью для проведения приватных разговоров, так что целитель просто опустился на ступеньку трибуны, облокотившись спиной на преподавательский стол. Вытянув ноги, он удобно положил одну на другую, скрестил руки на животе. Осталось только представить, что это был не рабочий кабинет, а скажем - пляж или внутренний дворик его дома.
Девчонка мелкими шагами приблизилась, как будто сомневалась, стоит ли разрушать невидимые барьеры. Верес удивленно поднял брови, не понимая, чего же она не рядом с ним, а топчется на месте. В уходящих лучах солнца лицо Шарлиз казалось странно обеспокоенным. Внешний вид походил на гулящего несколько недель по улице домашнего котенка. Прилипший к плечу репейник довершал картину маслом.
Верес уловил запах сигарет. Сам-то он себе курения почти не позволял. Только если иногда...пачка за пачкой, случайно. Но то - он. А тут - студентка. Среди бела дня появляется в жеваной одежде и пахнущая табаком.
Демонстративно-наиграно Эмиль кашлянул, пытаясь заполнить повисшую паузу. 

Ты хотела рассказать мне, где была сегодня ночью, верно? — Колдомедик поторопил её, нежно похлопав по пустому месту рядом с собой.

Так повезло лопуху:
Добрую сказку скрошило в труху

Последнее посещение: 2 недели 12 часов назад

Она смотрела исподлобья. Давно известная наука, когда хочешь найти в вещах, вызывающих сомнение, фальш. Шарлиз Эндрюс, подгоняемая сомнениями, пришла в этот класс как в последнюю тихую гавань, ища лишь повод низвести прошедшую ночь до чего-то, что не выбивается из ряда вон. Однако Бэт все еще ни на йоту не доверяла мужчине напротив, а уж его тщательно выверенной, а в самом деле — чванной манере держать себя, — тем более. Шарлиз Эндрюс уже сталкивалась со свидетельствами его жестокости, и кажется, научилась находить ее отпечатки на уверенном лице: в удивленно приподнятых бровях, в задумчивости глаз и даже в следах улыбки — чертовых гусиных лапках. Игра на публику претила натуре, но, Мерлин не даст соврать, она же и завораживала. 
Обладая природным обаянием в купе с проницательностью, мистер Верес умел расположить к себе как многочисленных коллег в больнице Святого Мунго, так и студентов от мала до велика. Что ни говори, а колдомедик действительно вызывал неподдельный интерес обитателей замка. К слову, в школе куда сподручнее потеряться из виду, что было не в новинку в отличие от жгучего желания наблюдать за другим человеческим существом и, прикусив язык и подавив строптивость, самоотверженно забывать о собственном эгоизме.

Она смотрела исподлобья, как будто это могло защитить от того, чтобы мимоходом прочесть в Вересе то, что ей не понравится. То, что ее остановит. Весь ее вид кричал о том, что громоздким остроугольным словам в ее голове настолько тесно, что они скорее расколят ей черепную коробку, чем улягутся, как положено. И все же губы ее склеивала немота. Вся она сосредоточилась на вдохе, но невозможности выдохнуть.
Девушка еще слишком мало видела, чтобы потерять возможность удивляться. Он пригласил ее сесть? За время летней практики Бэт привыкла его слушаться и сейчас уже было дернулась вперед и тут же остановила себя, оглушенная смесью учтивости и раскованности.
Она смотрела исподлобья. Могла ли Шарлиз Эндрюс еще несколько дней назад подумать, что конец сентября, третий понедельник месяца подарит ей разговор с собеседником, который вот так просто, с легкой руки, решится принять исповедь их юности? Исповедь юности поколения, оказавшегося заложниками социального слоя и эпохи. Поколения, которое с рождения невольно становится узниками неверных решений их родителей.
Девушка потупилась и опустилась рядом. Раньше, чем периферийным зрением — цвета, она уловила знакомую, кружащую голову горечь трав, переплетение запахов с самого детства крепко ассоциирующийся в первую очередь с матерью, и только потом — с ее работой. Голова шла кругом, но с каждым вдохом Бэт становилось спокойнее. Возможно, прийти сюда было не такой уж и глупостью? Мистер Верес, знакомый до последней черточки, мерно дышал где-то справа. 

— Где была? Ночью? Да нет. Не знаю, — отвечала невпопад, хмурясь и с преувеличенным вниманием изучая пространство класса с нового ракурса. Будто снова стала первокурсницей, которой даже обыкновенная школьная парта представлялась исполинских размеров. Это могло бы все упростить. А всего-то и требовалось, что просто спуститься оттуда, куда ее забираться никто не просил. Еще с полчаса назад у нее было ощущение, что она забралась на головокружительную высоту, зависла в неустойчивой невесомости и наконец взглянула на мир без прикрас. На такой, каким он являлся в действительности. Сколько девушка жила до тех пор, пока Хогвартс не предстал окончательно неработающей парадигмой? Много ли кто догадывался, что школа в действительности готовила их к жизни, которой просто напросто не существует? Сейчас у Шарлиз Эндрюс как никогда прежде до этого обострилось чувство того, что она окончательно перестала быть участником происходящего. Она будто стала сторонним наблюдателем. Вот они, сидящие около преподавательского стола в окружении нагроможденных друг на друга клеток с флоббер-червями, приготовленными аккурат к следующей практике. Вот рабочее место самого хозяина кабинета, котлы и колбы, ингредиенты для целебных припарок, чьи-то шпаргалки, башни книг и свитков. А вот, на краю преподавательского стола жужжащий по-стрекозиному, накрытый стеклянным куполом снитч, бьющийся тонкими крыльями о невидимую преграду. Шелест крыльев над головой путал мысли. По телу прошла очередная волна крупной дрожи, пространство класса пошло рябью. Теперь все окружающее жило и дышало: бесформенные оловянные кляксы котлов испускали пар, колбы растекались прозрачными лужами по дереву, травы и коренья смешались, устраивая баталию с бумагой и сползающими с них чернильными буквами и формулами.
Воздух снова смазал очертания предметов. Ей холодно? Девушка обхватила себя руками, надеясь унять дрожь. Своими силами сдержать что-то страшное, что поселилось в ней сегодня. Жить посредством бесконечных полумер казалось куда легче, чем сейчас с жадностью отзываться на каждый звук цвета и цвет звука. Дурманному порошку полагалось притупить все чувства, а не обострять их до предела.
Кольвусивные содрогания пошли на убыль, утопая в мороке тумана, растекающегося между рядами парт. Серость змеилась поземкой, уже касаясь ступней и коленей, потом исчезли и  ладони, предплечья, плечи, шея. Девушка развернулась в сторону колдомедика, и не увидела его лица. Серость поглотила и его.

На месте не сиделось. Шарлиз Эндрюс неуверенно поднялась на ноги и мелкими шагами прошла вперед, слепо вытягивая руки перед собой. Грохот парт и стульев, которые она задевала по пути, подсказывал, что она все еще по крайней мере в сознании. Квадрат скудного света, размноженный по периметру, навел на мысль об одном из окон. Девушка потянулась вперед и на ощупь нашарила шершавость створок. Потянула на себя изо всех сил и наконец пустила внутрь куб уличного воздуха. Трясущиеся руки сами собой потянулись за смятой пачкой. Зажав сигарету губами, Шарлиз достала самую обычную маггловкую зажигалку.
Чирк. Ей было всего шестнадцать. 

Чирк. Ей просто хотелось сделать хоть что-то, чтобы стало легче.

Чирк-чирк. Огонек наконец вспыхнул на кончике спрятанной в ладонях зажигалки.

Первое, что она увидела — цвет чужих глаз.  Первой же затяжкой девушка виновато закашлялась, выпуская широкое облачко дыма в клубящуюся серость за ними.

 ...будто бог меня задумывал из железа,
а внутри зачем-то высохшая трава...
Последнее посещение: 1 месяц 19 часов назад

Уже привыкший к постоянным хлестким выпадам со стороны девушки, Верес никак не ожидал, что, вдруг, обратившись к нему с вопросом, она замолчит. Решит, что так, наверное, правильнее - просто стоять столбом, пока что-нибудь не произойдет.
Казалось, прошла вечность, прежде чем Шарлиз отважилась заговорить.
— Где была? Ночью? Да нет. Не знаю,
О, Мерлин! Оно живое! Ну, дальше-то что? — Вытерпев внимательный взгляд любопытствующих глаз, украдкой заключил:
Ты знаешь, раз пришла, — дверной замок послушно щелкнул, подчиняясь движению волшебной палочки. Теперь кабинет можно считать безопасным местом.
Она села рядом. Снова хранила свою бережную тишину.

Уже привыкший к постоянным колкостям, летевшим в его сторону со стороны девушки, Эмиль знал, что Шарлиз никогда не будет молчать за просто так. Означает ли это просто школьные неурядицы или, все-таки, семейные проблемы?
Девушка внезапно вздрогнула. Он это отметил, но не придал значения. Отвлекся на странный звук. Это было тихое металлическое цоканье крыльев снитча в стеклянной банке. Тот самый - отобранный у пятикурсника-переростка, который слишком много времени уделял своему золотому шарику, забывая о том, где находится. Возможно - он был для него чем-то важным. Первый. Пойманный голыми руками. Своего рода - триумф. Верес его, конечно, вернет, но спустя время. Полезно дать знать, что не все победы будут помнить. Однако - золотой грецкий орех приободрился как-то рано. И, также как проснулся, внезапно затих.

Целитель повернулся к студентке. Она словно его не видела. Он уже встречался с подобным. Взгляд - который смотрит сквозь тебя.
Сначала начинается паника. Зрачки отчаянно стараются выбраться из пустоты, но тщетно. Успокоившись - они замирают, смиряясь с фактом, что больше никогда не увидят света. Как в это время чувствует себя сам человек Эмиль не знал. Наркотики не являлись чем-то обязательном в его жизни. Безусловно - легкое на подъем сознание, вещь очень удобная. Вот только не все могут вынести испытания с этим связанные. Сложно представить, что эта дрянь просочилась в стены единственной волшебной школы на территории Британии. Тем более сложно - видеть ученицу в таком состоянии.

Шарлиз, постой. Смотри на меня, —  Девчонка резко поднялась, чуть не упав. Целитель попытался схватить её за свитер, но не успел. Всё тот же слепой котёнок не реагировал, натыкаясь на парты и стулья. Верес оставался на месте, не спешил беспокоить окутанное тишиной сознание. 
Эндрюс распахнула окно. В кабинет, впервые на памяти колдомедика, за руку с лучами осеннего солнца ворвался свежий воздух. Глаза невольно сощурились, смущаясь неожиданному подарку сентября. Поборов себя, Эмиль таки поднялся, сделал несколько неуверенных шагов.
— Не дай Мерлин, если она в таком состоянии соберется кинуться из окна. Ладно если просто свалится на землю. А вот падение на теплицу номер 8 - и тут мало чем можно будет помочь. Ядовитая тентакула сожрет, даже не заметив.
Вместо того, чтобы подчиниться логике опьяненного сознания, и поступить так, как считал колдомедик, Шарлиз решается закурить.

В кабинете!
В его кабинете!

Облако табачного дыма пущенного прямо в лицо Вересу обожгло глаза, что ещё больше его разозлило.
А ну дай сюда! — Эмиль вырвал сигарету из рук гриффиндорки и тут же потушил об подоконник.
Какого дьявола ты творишь? — Он грубо взял её за плечи и хорошенько встряхнул. Выбивать слова не хотелось, они могли только обжечь сильнее. Она должна рассказать сама. Нужно лишь — подтолкнуть.

Чуть...чуть. В память.

***

В завершившимся калейдоскопе событий возникла лаборатория его дома. Странно - его же голос эхом раздавался в голове, мешаясь с медицинскими терминами и янтарными картинками. Тщательно отжав белесую тряпку, Верес протягивает её Шарлиз.
— Теперь сама. Только помни - требуется всего несколько капель и тогда отёк спадет. Если не дольешь - эффекта будет недостаточно. Перельешь - что-ж поговорим об этом потом.
Странно, я ведь так себя не веду.

Картинка сменилась. Всё та же летняя практика. Девчачьи руки разливают чай. Светло-золотой напиток чуть выплеснулся на столешницу. Неловко оглянувшись, она вытирает уголком фартука жидкость, потом перехватывает второй уголок защитной одежды и трет еще.
Персиковое воспоминание изменило свой цвет на вишневый. Из гостиной она услышала требовательный голос:
— А ну иди сюда. Вигги! Это что такое? Сколько раз можно повторять. Мне нужна свежая акация!
Девушка немного приоткрыла дверь с кухни:
— Только попробуй снова принести карагану. Бесполезная ты тварь. Думаешь, что я не смогу отличить обоеполые соцветия от однополых? 
Верес замечает изменения в цвете этого воспоминания. Пространство наполнилось темно-коричневой дымкой. Внезапно, ножки эльфа подкосились и Шарлиз зажмурилась.
Картинка закончилась.
Ммм, Вигги тогда получил кочергой по своей бесполезной голове. Так вот почему Шарлиз с ней столько времени возилась! Не знал, что она это видела.

Следующая, наугад выбранная память, была самой интересной.
Хмм. Я его знаю. Он же хозяин одной из лавок в Лютном. Как его зовут?
Мужчина сидел в старом кресле. Бледный, с широкими кругами под глазами, он тяжело дышал. Странно, но колдомедик ни разу не видел Мистера N в таком состоянии, если только…
Это было летом. Нападение на палаточный городок. Тогда же пришлось срочно лечить его ожоги. Но, что он делает в её воспоминаниях?

Из кухня появилась рыжеволосая волшебница с подносом.
Так, погоди. Гретта?
Эмиль с явным неудовольствием наблюдал одну из своих потенциальных пассий в компании другого мужчины. Не ревновал, а скорее - не понимал, что тут происходит.
Птенчик мой. Принеси мамин набор и сходи-ка погуляй, — уставший голос мужчины, казался обеспокоенным.
Охристый цвет покрылся неприятной рябью - памятное пятно исчезло.
Так. Шарлиз - дочь Гарбо и этого урода из Лютного? Ну это объясняет, почему Гретта все время молчала о муже. Такой позор для такой волшебницы.

Нахлынула следующая волна и снова колдомедик был в центре картины.
Большой зал. 
Мерлин! Да это же воспоминание трехдневной давности.
Кругом шумели школьники, но, что было странным - васильковый цвет вокруг и гробовая тишина. Как будто в этот момент девушка была слишком сосредоточена. Верес задушевно что-то обсуждает со Спраут. 
Что-ж, ну в этом нет ничего удивительного - чудесная женщина. Образованная и открытая. 
И тут кусочек откушенной котлеты падает прямо в жирный сметанный соус для картошки, забрызгав обоим преподавателям мантии. Неловко рассмеявшись, они поспешили избавиться от неприятного казуса. Цвет поменялся на мятный и волна прошла.
Я то думал этого никто не заметит. Она что - за мной следит?

Калейдоскоп изменился.
Верес уже смотрел на болезненного выглядящего подростка со Слизерина. 
Давай. Тебе это поможет. Я хочу тебе доверять, но для этого - сделай свой первый шаг ко мне.
Шарлиз двумя руками обхватила темную колбу с неизвестным содержимым.

Так повезло лопуху:
Добрую сказку скрошило в труху

Последнее посещение: 2 недели 12 часов назад

Мое! 

Шарлиз чувствовала себя обнаженной. В защитном жесте обхватила себя руками. Раньше и в голову не приходило, что она настолько уязвима. Ее снова тянет в этот водоворот. Перед ней снова возникает образ светловолосого худощавого паренька в окружении обшарпанных декораций родного Лютного переулка. То, что он разделил с ней. Наркотик все еще сглаживает углы и закладывает ватой уши. 

День первый. Продажи не идут. Людей почти нет.
День второй. Выручки нет. Ему нечем отдавать долги отца. 
День третий. Едва хватает на еду. 
День четвертый. Он продает последнее. Личное. И того мало.
День пятый. Гонец из тауэрских. Все пропало.
День шестой. Они придут. Придут. Придут и выбьют из него все дерьмо. Он не может спать.
День последний. Несколько дней подряд исчезает касса. Слабость подкашивает ноги. Хочется спать. Ему голодно и страшно. Скрипит входная дверь. Входят вышибалы. Он видит их лица и начинает плакать. Они смеются. Ему шестнадцать. И он понимает, что не справится. Он закончит, как отец.

Его трясет. Она тянется к нему и обнимает. Дальше — темнота. Судорожные вздохи. Слепые поцелуи.

Хватит!

Последнее, что она увидела — цвет чужих глаз. «Чего ты хочешь от меня, Шарлиз? Каких ответов?», — немым удивлением спрашивал мистер Верес. Вид у него был настолько ошарашенный, что Бэт бы даже рассмеялась, если бы к этому располагала ситуация. А может, и вправду рассмеялась. Она плохо понимала, что происходит, но чувствовала себя куда как свободнее, чем раньше. Туман чуть отступил, выпуская из плотного кокона фигуру целителя, которого она теперь видела безоговорочно четко.

она чувствовала. 
го-ло-вок-ру-же-ни-е
чувствовала. чувствовала. чувствовала.
б л а г о д а р н о с т ь

— Мистер Верес, что вы думаете об этом мире? — Она тяжело сглотнула слюну, которая отчего-то стала вязкой. — Вы теперь знаете, почему я к вам пришла? Мне нужно ваше мнение. Но не заверенное Министерством, — усмехнулась девушка, когда немного отошла от первичного ощущения несвободы рядом с этим человеком. Его послушать, особенно во время лекций, так не только его движения, но и все речи строго выверены — Не заверенное ни Министерством, ни преподавательской, ни врачебной этикой. Лично вами сформированное. Не откажете в такой любезности, раз уж мы теперь с вами настолько близки? — Рядом с ним было некомфортно, потому девушка первая сделал шаг назад, стряхивая все еще сжимавшие плечи чужие руки. И уже более осознанно взглянула на него. Она почувствовала решимость, ранее ей не знакомую. Подбор таких нужных слов. Это важно. Она старалась не терять мысль. Продираться через смыслы слов и слова смыслов.

с а м о н а д е я н н о с т ь
она чувствовала.
го-ло-вок-ру-же-ни-е
она чувствовала.
тош-но-ту
б л а г о д а р н о с т ь

— Знаете, а вы ведь спасли моего отца, — обронила она. — Летом. После нападения на палаточный городок. Я была… вы оставили меня вместе с тем аспирантом. Мы пошли на обход. А он… он аппарировал прямо в отделение. Это мама дала ему портключ, я знаю. Он… — девушка содрогнулась. От дурноты, накатившей с новой силой. От очередной порции воспоминаний. — Он истекал кровью. Трясся. Почти не мог дышать. Отеки расползлись по всему телу. Бледный. И слабый, — голос дрогнул и сошел до шепота. — Никогда его таким не видела. Плевался колкостями. Едкостями. Черной желчью, которая выходила из него и после, каждые полчаса. Его трясло. Лоб в испарине. Конечно, он потом говорил, что вовсе и не больно было. И что в «Пророке» работают одни идиоты, если думают, что люди купятся. «Группа болгарских фанатов никак не могла запустить в небо Черную Метку!» — в этом он был уверен. И я ему верю. Но тогда… Тогда я стояла, и ничегошеньки поделать не могла, — сокрушенно призналась она. — Я очень испугалась. Он выглядел ужасно. А потом пришли вы, и все исправили. Он. Выглядел. Ужасно. А вы… я подумала, что вы герой, — она отпрянула, испугавшись своего признания, и ринулась сквозь морок дальше. Дальше от его внимательных глаз, не отпускающих ее из-под своего прицела ни на минуту.

— Но! Вы же… вы же… вы же постоянно лжете, — она обвиняюще указала на него пальцем, чувствуя себя неправильно. Глупо начинать раскрывать душу с обвинения и надеяться на то, что обвиняемый никак на это не отреагирует. С другой стороны, сейчас все вокруг казалось неправильным. Потому нежные чувства вовсе и не ранимого мистера Вереса — последнее, что ее всерьез волновало.
— Это… это… это все бутафория. Не больше, — отрезала она. — Вы же понимаете о чем я? — вопросительный взгляд. — Знаю, что понимаете. Я наблюдала за вами. Вы настолько же здесь чужеродны, как и я. Но не потому что пришлый гость, а потому что мысли ваши витают где-то далеко. Я видела то, как вы иногда смотрите. То, какое снисхождение и презрение сквозит у вас во взгляде, когда вы взаимодействуете с ними. С ними со всеми, — неопределенный жест рукой. — Всего на секунду. Вы хорошо это прячете, однако стоит увидеть это один раз, реального вас, и такое уже не забудется. Мне… мне… мне так и не удалось забыть, — она снова брела вперед. Вслепую, пока в очередной не споткнулась о возвышение кафедры. Две руки шарили по преподавательскому столу, пока не наткнулись на искомое. Скрип стекла по столешнице. Звон. Снова шорох крыльев где-то над головой. Время повторяется. Вселенная повторяется. Она повторяется.

— Вы… вы… вы с ним так похожи, — хмуро пробормотала она, опускаясь на стул. С трудом поборола очередной приступ тошноты и выдохлась. — Штэфан такой же. С виду один, на деле — другой, — воспоминание об их знакомстве чуть дернули уголки губ вверх. Она снова содрогнулась. Руки снова мусолили помятую пачку сигарет. Нет, она явно не доживет до утра. — Знаете, я почувствовала такую злость. Когда он мне показал… Они… они… они ведь ни во что не ставят ни человека, ни человеческую жизнь, — дышать тяжело. Дышать трудно. Зажмурилась и потерла виски. Сознание немного прояснилось. — А потом испугалась. Еще сильнее, чем с отцом. И тоже ничего не могу с этим сделать, — ее снова затрясло крупной дрожью. — Почему… — она замялась и взволнованно облизнула губы. — Почему мы, вкинутые в этот мир чьей-то безалаберностью, должны расплачиваться за чужие грехи? Эту жестокостьЭта жестокость… Разве человек должен сталкиваться с такой звериной жестокостью? Разве человек имеет право вести себя так с другим человеком? Они же… они же… они должны понимать, что он чувствует. Разве он виноват? Разве он заслужил? Почему он должен преодолевать все это? Почему есть те, кто просто не оставляет тебе выбора? Они смеются смехом, который убивает желание жить… — голос сорвался, и она вновь затихла. Старалась не смотреть на мистера Вереса. Прятала взгляд намеренно. Изучала близлежащие поверхности. Нужно ли ей пророчество на будущее? Оправдания за то, как он живет свою жизнь? 

Чего она ждет от него?
Оправдания за бездействие?
Окружающих? Его собственное?
Напротив. Она ждет оправдание за его действия. 
Она четко увидела: он будто один на один с миром.
Он один хоть что-то делает.

— Дядь… но вы тоже убивали, — она посмотрела так пристально, словно ожидая, что он подтвердит или опровергнет ее слова. — Вы… вы убили моего друга, — обида была чистой и неприкрытой. — Когда-то давно вы подарили мне пушистика, и я назвала его Эмиль. Вы его подарили, и вы же его забрали назад. Тоже давно, в «Белой виверне». Он был мне дорог, — она поджала трясущиеся губы и все-таки закурила.

 ...будто бог меня задумывал из железа,
а внутри зачем-то высохшая трава...
Последнее посещение: 1 месяц 19 часов назад

Лучи солнца больно слепили глаза. Слишком явный был контраст после воспоминаний. Дымка, которая сопровождала второе видение могла означать только одно - оно не принадлежало Шарлиз. Кто-то, а скорее всего тот самый “болезненный” слизеринец поделился с ней буднями его жизни.
— Печально конечно, что подростки в нынешнее время не живут в детстве, а спешат повзрослеть, как можно раньше. Но - всегда есть выбор. А сейчас у тебя есть выбор. Наркотики, сигареты, да мальчики? Серьезно? А мадам Гарбо знает? Ах ты черт! Эндрюс, видимо, фамилия от отца! Значит лавочник… — Верес не понимал за какую мысль ему вообще стоит хвататься. Самая главная их всех - что Шарлиз забыла у него в кабинете со всей этой белибердой?
— Она что смеется? — Мужчина опешил. Отчего она захотела вовлечь его во всю это историю? Неужели нельзя было спихнуть подобные вещи на декана или хотя бы друзей. 
Мистер Верес, что вы думаете об этом мире?

— Вот только вопросов экзистенциального характера сегодня особо остро не хватало. Может будет проще, если вышвырнуть её из кабинета? А там уж будь, что будет. Я же все-таки “профессор”. До чего же смешно звучит. Но это же должно давать хоть какие-нибудь привилегии! Не отвечать на глупые вопросы, например. Да еще и мнение ей подавай, которое не заверено Министерством. Да что ты говоришь! Чтобы завтра за “мое мнение” мне задали тысячу вопросов и забрали в Аврорат? Нет уж, увольте. 
Она отдергивает руки, уходит в пустоту, снова.

— Чего-Чего? Врачебная этика? Борода Мерлина, Эндрюс! Я це-ли-тель, сколько можно повторять! — Он старался успокоить себя, чтобы не “встряхнуть” студентку еще раз, — Мы близки? А мы, действительно, близки? — он хотел задать этот вопрос вслух, да вот вовремя сдержался. 
Знаете, а вы ведь спасли моего отца…
Да, я не идиот. Уж понял, кто твой папаша. Мне вот теперь интересно, какого дьявола с ним делает Гарбо
, — и все-таки Шарлиз начала говорить. Не те вещи, которые хотелось слышать, но можно было было срезать основной портрет мистера N.
Вся информация пригодится - рано или поздно, — он оперся на ближайшую парту руками. Отчего-то голова показалось неимоверно тяжелой. Если бы можно было взвесить мысли, то сейчас они были весом с жирного и неповоротливого акромантула. А Шарлиз ведь не остановилась. Она продолжала подкармливать и без того уже доверху наполненный новой информацией мозг.
...а вы. Я подумала, что вы герой
. — Казалось, слух сам уловил самое главное.
Это моя работа
, — не смог сдержать улыбку, старательно “прибедняясь”. Похвала всегда действовала на него сродни кошачьей мяты. Ну ничего он с этим поделать не мог.
К тому же - для меня нет разницы был это твой отец, или кто- то другой.
Но! Вы же… вы же… вы же постоянно лжете.
Улыбка мгновенно исчезла. Восторженное состояние тут же сменилось обидой. Особенно остро его пронзил указующий жест.

— Все лгут, в той или иной форме. А вот так просто меня обвинять не стоит, — Эмиль обогнул парту, в два шага оказался совсем рядом со студенткой, неимоверным усилием воли остановив себя от замаха, — если Я еще раз….
Это… это… это все бутафория. Не больше.
Чего?
Вы же понимаете о чем я?
Вместо ответа Верес скрестил руки на груди, продолжил слушать. 
— ….я наблюдала за вами... 
Не хватало только мне шпионов в школе. Теперь буду оглядываться

Вы настолько же здесь чужеродны, как и я. Но не потому что пришлый гость, а потому что мысли ваши витают где-то далеко. 
Ну и с чего мне начать? Что Ваша школа мне неинтересна? У меня есть свои дела и свои обязанности. И где тут “ложь”? 
Я видела то, как вы иногда смотрите. То, какое снисхождение и презрение сквозит у вас во взгляде, когда вы взаимодействуете с ними. С ними со всеми
. — Верес инстинктивно оглянулся, ожидая, что в классе будет стоять целая толпа школьников. Чего, к счастью, не случилось. — Вы хорошо это прячете, однако стоит увидеть это один раз, реального вас, и такое уже не забудется. Мне… мне… мне так и не удалось забыть
Бедняжка
, — он поморщился, — И что же ты видела? А главное где? Можно будет выудить у тебя еще парочку воспоминаний, а то я сам не в курсе, где же я такой “реальный” могу быть.

Эндрюс споткнулась, решив что способна продолжить гулять по кабинету без увечий.
Осторожней, прошу тебя, — поздно. Банка со снитчем разбилась. Золотой орех сделал круг по кабинету и, обрадованный свободой, вылетел с громким свистом в окна, — просто прекрасно.
Вы… вы… вы с ним так похожи.
Прости, что?
— Эмиль продолжал смотреть на петляющий в воздухе шарик и казалось, выпал из диалога, — с кем похожи?
Штефан такой же. С виду один, на деле — другой.
Нет, Шарлиз. Давай-ка ты не будешь сравнивать меня с кем-то еще
, — стоять ему уже надоело и раз уж место около его стола было занято, пришлось сесть за парту первого ряда.
Штефан, полагаю, твой, эммм, молодой человек? — он устало поставил локоть на парту и положил голову на сжатый кулак. Продолжил слушать, стараясь сохранить концентрацию.
...разве человек должен сталкиваться с такой звериной жестокостью? Разве человек имеет право вести себя так с другим человеком?...

— Должен или не должен - человек сам устанавливает правила. Люди до нас их создали, и нам по ним жить. За нашу жизнь, мы лишь можем принять их.
— Я понимаю, что тебе сложно понять и пережить подобные вещи. Но если мы пойдем изначала - парень не должен был тебе это показывать. Хотя бы по соображениям безопасности. Ну, или если бы он тебя ценил. Я имею в виду – по настоящему ценил, то не стал бы тебя сталкивать с этим, — отсюда вывод, папаша-то тобой дорожит. Если вспомнить случай в лавке - выгораживал даже. Старался спасти.
Дядь… но вы тоже убивали.
Что значит - тоже?!
— Верес неторопливо наклонил голову в другую сторону, — откуда она, черт возьми берет всю эту информацию?! То герой, то лжец, то убийца – определись уже, девочка.
Вы… вы убили моего друга.
Та-ак. Кого?
— он спокойно поднялся с места. Не отводя взгляда от Шарлиз, сделал несколько шагов вперед.
Когда-то давно вы подарили мне пушистика, и я назвала его Эмиль. Вы его подарили, и вы же его забрали назад. Тоже давно, в «Белой виверне». Он был мне дорог.

Вместо громкого “фу-у-ух”, Эмиль улыбнулся, глядя на почти рыдающую студентку:
Знаешь, что я тебе скажу?
— колдомедик открыл верхний ящик стола и выудил из самого дальнего угла старую металлическую зажигалку. Раздался щелчок крышки. Пламя послушно загорелось. Вопросительный взгляд. Верес в ответ доверительно поднес огонь к сигарете. Шарлиз закурила, старалась справляться со своими внутренними демонами.
— Как тривиально. Могла бы что-нибудь поинтереснее придумать. — быстрое движение рукой - щелк. Зажигалка отправилась обратно в ящик. 
— Будешь чаю? Я заварю, — он не стал дожидаться ответа, уже торопясь к своей “лаборатории”. Снял рабочий халат и небрежно кинул на стопку сложенных на полу книг. Колдуя над приборами, Эмиль вел диалог, казалось бы сам с собой:
— Я не совсем понимаю, с чего стоит начать. Все мы в той или иной степени сталкиваемся с жизненной несправедливостью. Ты задала слишком много вопросов, на которые я не могу ответить. Ты, как и многие до тебя, должна сама найти на них ответы. Понять, что важно, а на что можно закрыть глаза. Главное, — он остановился и погрозил пальцем в воздух, — не быть слепым. Бытует мнение, что когда глаза закрыты слишком долго их бывает очень сложно снова открыть, — Верес залил заварку кипящей водой, убирая лицо от пара.
— Но меня задели за живое твои высказывания. Честно говоря, я потерялся, кем ты меня на самом деле считаешь. Другом? Тогда зачем же ты начала за мной следить. Зачем так громко заявлять свое “фи” относительно моих методов, я даже не знаю чего. Моих методов предоставления информации или ведения диалогов? Я - лжец. Прекрасная фраза. Грозная и звонкая, вот только если у тебя есть факты. Я тебе еще ни разу не соврал, Шарлиз, — последнее предложение было выкинуто с разделением каждого слова, — ни единого раза. Ты не имеешь права так говорить, — Эмиль достал пару фарфоровых чашек и поставил их на блюдца.
— Или, может, считаешь меня учителем? Преподавателем? Профессором? Тогда посмотри на себя и меня. Вряд ли твой декан позволит тебе столько вольностей. И вообще – курить вредно. По крайней мере - об этом говорят магглы на каждом углу. А листья табака, между прочем, были завезены в Европу в шестнадцатом веке и даже использовались в медицине. Если мне не изменяет память, то кажется Николас Монардес написал свой труд по лечебным свойствам “королевской травы”. Кстати! — Верес чуть не перевернул чайник, оборачиваясь к студентке, — вот тебе действительно реальный пример ответов на вопросы. Я с жутким пренебрежением отношусь к курящим волшебникам. Хотя бы потому, что они не знают зачем связывают свою жизнь с этой привычкой. Именно от непонимания и идут все проблемы, — он поставил чашку на стол перед Шарлиз, а сам вернулся за свое уже привычное место за партой.
— Я вот не курю. Это мерзкая вещь, которая развращает чистокровных волшебников, — взмах палочки и из сумки вылетела пачка темно золотого цвета, через секунду оказавшаяся в руках целителя, — я расслабляюсь.
Первая затяжка за проведением целого месяца в школе.
Молодец, Шарлиз, довела.
Что там было еще...Ну конечно – я убивал. Да, ты права
, — еще одна затяжка, — но я колдомедик. Доберешься до практики – и ты убьешь. Хотя бы вот, флобберов. А если ты хочешь мне что-то сказать о том, что было когда-то там - я весь во внимании. Я помню про карликового пушистика, потому что мне надо было от него избавиться, а ты попалась как раз под руку. Да и Гретта бросила меня с тобой в о-очень ненужный момент. Что там с ним стало потом, только твоя ответственность. Я не забираю свою подарки. — Эмиль стряхнул пепел на пол. 
— Что конкретно тебе от меня нужно? Я не буду тебя жалеть и говорить как плохо кто-то с кем-то поступил. Чего–тебе–от–меня–надо?

Так повезло лопуху:
Добрую сказку скрошило в труху

Последнее посещение: 2 недели 12 часов назад

In the crowd
Alone
And every second passing
Reminds me I'm not home
Bright lights and city sounds
Are ringing like a drone
Unknown, unknown
.
Like a rock, I float
Sweatin' conversations
Seep into my bone
Four walls are not enough
I'll take a dip into the
Unknown, unknown
.
My happy little pill
Take me away
Dry my eyes
Bring color to my skies
My sweet little pill
Tame my hunger
Lie within
Numb my skin

Только окружающее чуть проясняется, как громоздкие угловатые стены нависают, грозя раздавить. Уничтожить, не оставить ни следа ее присутствия, ни даже воспоминания. Стереть сам факт существования. Бэт содрогается, рваным вздохом стараясь успокоить мысли. Дым разъедает глаза, а ромашка щекотно пробирается по небу. В несколько глотков осушив чашку, девушка языком ощупывает обожженные губы и кивает, создавая видимость вовлеченности. Самодовольство колдомедика окончательно уверяет в том, что она доверилась не тому человеку. Отчаянное желание закричать во всю мощь легких обосновалось где-то у основания затылка. Безмолвно рассеянно лба касается, удивляясь проступившей испарине. 

Неужели с этого момента придется сживаться с занозой чужеродности, инаковости? Просыпаться день за днем с мыслью: «Неужели опять?». Все глубже и глубже проваливаться в безвременье иной реальности. Вновь и вновь наблюдателем вглядываться в сходящиеся над головой бетонные стены безысходности, все ниже опускающиеся над созданием жалким и испуганным. Оттенять позор пустого и ненастоящего существования в истонченной ткани жизни. Бэт упрямо смаргивает навернувшиеся слезы.

— А ведь у вас, должно быть, нет близких. Вы один, — не вопрос — утверждение. Внезапная догадка. Желание уколоть. — Проходить через такое в одиночку губительно. Человеку нужен человек, — делится прописной истиной и сама себе не верит. Дышит часто. Каждый рождается и умирает один. На кой черт кому-то захочется лезть в чужое дерьмо? Только что и остается — вглядываться в неумолимую пропасть, пока ноющая дыра разрастется и пожрет самое себя. Будто не ей грозит неминуемое исчезновение. Будто не ее мир кончился. Теперь со Станэску она делит реальность новую, чтобы тому, пусть ненадолго, стало легче. Как совладать с новой ношей самой, Бэт пока не придумала. Грохот сердца в ушах. Лишь с силой стискивает виски, заглушая обиду на черствость.

— В любом случае, кем бы я вас не считала ранее, я ошиблась. Я пойду, — не нужны ему ее признания. Верно, здорово побелела, раз Верес подходит, чтобы — что, подать руку? Девушка с силой опирается на столешницу. Зуд в затылке становится почти невыносимым. Снова эти теплые чужие руки, поддерживающие за предплечья. Не прикасайся ко мне, не смей. Предать доверие легче легкого — просто прими сочувствие, и негодование, и боль, и отчаяние, и нежность, и любовь живого сердца за бурю в стакане. В попытке отстраниться качнулась в сторону, и тут же сгибается в три погибели, когда тело исторгает полный желчи желудочный сок. По позвоночному столбу одна за одной проходят жаркие волны, пока мышцы раз за разом скручивает болезненным спазмом. Она почти отчаивается вздохнуть, захлебываясь слезами и собственной рвотой. Когда сжимающий череп тугой обруч ослабевает, и долгожданная темнота принимает ее, облегчения не наступает. Даже в забытьи ее преследует тошнотворно-тонкий запах ромашки и удушливой хвои.

 ...будто бог меня задумывал из железа,
а внутри зачем-то высохшая трава...
Последнее посещение: 1 месяц 19 часов назад

А ведь у вас, должно быть, нет близких. Вы один. Проходить через такое в одиночку губительно. Человеку нужен человек.
Глупая ты ещё, — он снисходительно улыбается, серпая чаем, — человеку нужна свобода. Ты не можешь идти дальше с грузом на шее в виде ещё одного такого же идиота рядом. Много чем ты помогла своему Штефану? Пришла поплакать о том, какой плохой для него мир. М, да. А кто будет делать? Словами мир не меняют, а только… — Шарлиз хватается за голову, как будто она сейчас лопнет.
О, чаек подействовал
, — колдомедик щурится и наблюдает. Порошок спирулины и толченые корни любистока должны очистить сознание.
….наполняют мусором. Вследствие чего мы имеем на сотню читающих одного пишущего. И вот это и печально. 

Девчонка хватается за стол, дышит часто. Слишком часто. Верес снова нехотя поднимается.
В любом случае, кем бы я вас не считала ранее, я ошиблась. Я пойду, — он почти не может различить слова.
Шарлиз, ты меня слышишь?
— Эмиль отдергивает репейник, выкидывая куда-то в пустоту. Придерживает девчонку за плечи. Говорит так, чтобы не напугать:
С тобой всё будет хорошо. Всё пройдет. Будет лучше. Я сейчас…
— чего колдомедик не принял во внимание, так это один из эффектов чистки - не только сознания, но и желудка.
Живот, брюки, ноги, ботинки. Стало тепло. И мокро. 
Блять!
— Целитель разворачивает студентку в сторону, продолжая слушать незаканчивающиеся порывы освобождения. И этот запах. Мерлин, как же хорошо, что она открыла окно.
— Чтоб я ещё раз заварил ромашковый чай….
Лужа на полу становилась всё больше. Эндрюс пыталась лягаться, но безуспешно. Сплюнув куски (позавчерашнего?) ужина, она промямлила еле различимое “боже” и отключилась. 
Верес успел подхватить тело, но руки заскользили по испачканному в рвоте свитеру. Он уложил Шарлиз на бок, стараясь лишний раз не дышать.

— Да ну еб твою налево, — доставать палочку сейчас было противно. Колдомедик дотянулся до передника, вытерев прилипшие остатки философского диалога с ладоней.
— Ну и что мне с тобой делать? — Слезы всё ещё катились по её щекам. Тело вздрагивало. Лицо стало совсем бледным, — надо бы её в Больничное крыло, но, — Эмиль взглянул на свой внешний вид и лучше бы он этого не делал.

Он подождал несколько часов до отбоя. Убрал лужу, высушил себя, но запах убивал. Проверял пульс время от времени, следил, чтобы зрачки реагировали на свет. Эндрюс жить будет. Приходить в себя вот только придется пару дней. 
— Мобиликорпус! — тело мягко поднялось вверх, — донесем тебя хотя бы до первого этажа.
Оставив все окна открытыми, Эмиль запер кабинет. Как хорошо, что после отбоя никого нет. Держа подсвечник в одной руке, второй контролируя чары, Верес следил, чтобы на всех поворотах коридора голова гриффиндорки не пробила дыру в стене. А так ведь хотелось. Может мозгов бы добавилось.

В дверях Больничного крыла, колдомедик взял Шарлиз на руки, уже чувствуя, что завтра придется мазать спину, и надо будет взять выходной.
Поппи!
— окликнул женщину целитель, шествуя прямо.
Верес, тише!
— Старушка шикнула, но оторвав внимание от свитка тут же охнула.
Мерлин, что случилось?
— Она живо встрепенулась, засеменив к одной из коек. 
Судя по всему, отравилась. По рвоте - толченая спирулина. Нашел её в коридоре
, — он придержал голову студентке, пока целительница подкладывала подушку.
Это же сколько спирулины надо было съесть, чтобы вот так выглядеть? Она же бледна, как снег!
Откуда я знаю, чем они там в Хогсмиде занимаются?
— Верес оставил Поппи, поспешил к полке с ингредиентами, схватив ступку со стола.
Это не может быть спирулина. Это даже не алкоголь. Это что-то ещё, откуда вообще у вас такая догадка?
 
Да какая разница? Чтобы это ни было, уже вышло само
, — он смешал толченый безоар с сушеными листьями валерианы, заливая кипятком, — открывайте, — старушка присела на койку, подняла послушное тело выше.

Верес достал палочку, обменялся понимающими кивками с хозяйкой Больничного крыла.
Ренервейт! — Эндрюс открыла глаза, хватая ртом воздух. Она совсем ослабла, только из чувства внутренней борьбы пыталась оттолкнуть руки заботливой целительницы от себя. Колдомедик держал подбородок одной рукой, вливая полученную кашу в рот Шарлиз. Получив в лицо плевок протеста - не остановился, пока вся ступка не опустела. Он сделал шаг назад, стараясь сдержать себя от нецензурной лексики. 
Помфри прижала девчонку к себе, приглаживая растрепанные волосы, успокаивая, тихо шепча, что всё закончилось. 

Детский сад какой-то, — Верес вытер нос и подбородок об рукав. Ему нужна была бадья. И выпить.

Так повезло лопуху:
Добрую сказку скрошило в труху

Последнее посещение: 2 недели 12 часов назад
Она вскрикивает и приподнимается на локтях. 
Тише, милочка, тише. Чего так разволновалась? прохладная рука вновь ложится на лоб. Полумрак Больничного крыла тенями собирается в стерильных пустотах приемного покоя. Мадам Помфри смотрит с тревогой и заботливо прикладывает к губам кубок. Бэт делает несколько жадных глотков, лишь мгновение спустя распознавая горечь одного из лечебных снадобий.
— Горько… — беспомощная капризная жалоба.
А ты чего ожидала, тыквенного сока? фыркает старушка. — По крайней мере, уже не такая бледная, как в тот момент, когда тебя принесли, — девушка смотрит вопросительно. — Мистер Верес, поясняет Мадам Помфри. — Сказал, что ты отравилась. 
— Все так, —
констатирует безжизненно, откидываясь на подушки. Простыни липнут, и тело наливается тяжестью стыда. Страшась быть разоблаченной, поворачивается на бок, опасаясь, что замешательство на ее лице скажет Мадам Помфри куда больше, чем следует. Беззвучный плач рвется наружу, сотрясает тело. 
Впервые за шестнадцать лет ей захотелось, чтобы рядом оказалась мама. Хотелось, чтобы обняли, успокоили и уверили в хорошем. Девушка сдавленно всхлипывает, вновь ощущая прохладу доброй руки и острую неспособность попросить о помощи. Мадам Помфри все еще гладила ее по спутанным волосам, когда Бэт, опухшая и зареванная, вновь забылась беспокойным сном.

Эпизод закрыт

 ...будто бог меня задумывал из железа,
а внутри зачем-то высохшая трава...