Комната 00 - Тыквы

Нет, нет, стой, а если там что-то опасное! — вопит сознание, стоит Ребекке шатнуться в сторону последнего сундука. Айлин плевать бы было, будь это кто угодно другой сейчас, но это была Ребекка, это была, твою же мать, Ребекка, и она просто не могла пострадать вот так просто, здесь и сейчас. Айлин вскидывает руку, тянется схватить за рукав и оттащить, но не успевает. 
«Лихо», которым она просила её не поминать, оказалось затаившимся в третьем сундуке; оно будто бы ждало жадных до зелий студентишек в свои объятия. Может, оно даже перемещалось из сундука в сундук в стремлении оказаться раскрытым в последнюю очередь, чтобы ошарашить… ну, всех. Вообще всех.
Бесконтрольно люди начали палить всеми известными заклинаниями, и Айлин исключением не стала. Не стала, вернее, исключением в пальбе, но стала исключением в том, какое именно заклятие выбрала: какой ещё идиот умудрится крикнуть это дурацкое «Диффиндо!», неприменимое к живому? Действительно, никто больше не додумался до этого варианта…
И всё-таки, возможно, всё зависело от меня? — думает Айлин в последний момент, когда откровенно ужасающее огромное щупальце оборачивается вокруг её неспособного отбиться тела и утаскивает в пучину неизвестности.
Тогда Айлин ещё не успевает вспомнить о Ребекке, отвлечённая на мелькающие перед глазами стены; тогда она лишь молит всех известных ей из курса Истории-Обыкновенной богов вытащить её отсюда. Слушает скрипы, слушает шорохи и боится.
Голова кружится, в глазах темнеет (хотя куда уж больше), в ушах стучит, когда щупальце наконец решает, что с него хватит таскать какую-то бесполезную девчонку, и выталкивает её «на свободу» в чуть менее тёмную комнату.
Ещё не успевает оформиться ни одна здравая мысль по поводу поиска себя во времени и пространстве, как комната начинает светлеть. Айлин почти радуется. Почти — потому что в прошлый раз свет стоил ей физического и морального здоровья; и совсем неважно, что то был люмос Аарона, а эти огоньки явно имели другое происхождение.
...наверное, лучше бы это был люмос Аарона, — заключает Айлин, приглядываясь и ощущая, что огоньки приближаются. Зрение не даёт ей заметить очертания шарообразных созданий с такого расстояния и при настолько ужасном освещении, но стоит лампочкам приблизиться, как становится понятно: никакие это не лампочки и не люмосы (пусть они странно-жёлтые, но Айлин всё же надеялась), это чёртовы тыквы.
Тыквы?.. Хэллоуин был три месяца назад, постойте, э, что за! — она вскидывает палочку, пошатываясь, и с этой секунды начинается стремительная резня.
Нужные движения всплывают в голове сами, Айлин остаётся лишь методично их повторять. Вначале — медленно, с временем на передышку; потом — всё быстрее и быстрее, пока наконец не остаётся ни единой возможности оставаться целой и дальше. Вот какая-то тыква всё-таки успевает укусить, на что Айлин взвизгивает и тут же откидывает создание прочь, посылая заклятие; она не следит, попала ли в цель или тыква сама рассеялась, потому что их по-прежнему бесчисленное множество. Но Айлин упрямая, Айлин не зря послали в Хаффлпафф; она только усерднее уклоняется и пулемётом оборачивается для нескончаемой армии светлоглазых тыкв.
Второй укус не становится неожиданностью, потому что Айлин видит, как тыква подбирается ближе, но просто не успевает разобраться с ней, предпочтя взорвать большую и пугающую штуку где-то позади.
— Да ты охренела! — ответственно заявляет ей Суэллоу, направляя палочку, и становится слишком беззащитной и открытой для очередной летящей тыквы. Летящие — хуже всего, это она уже поняла, потому что их не всегда замечаешь вовремя.
Вся живность и неживность в комнате застывают, когда одна особо проворная тыква раззявливает свою светящуюся пасть над головой Айлин. Она тоже замирает, не сразу понимая, чего только что избежала; замирает и пытается быстро обрабатывать информацию, чтобы найти наилучший способ свалить, пока есть возможность.
Ей, конечно же, не дают; она завороженно смотрит в глаза тыквы, застывшей у головы, что медленно гаснут, будто отключаясь. Раз — и бездушное тельце (тельце? овощ, скорее) падает у ног, не повредив формы. Крепкая, зараза.
Лишь один особо смелый, морщинистый (гм? тыквы умеют стареть?.. может, он просто засох, бедняга?) тыкв всё ещё зловеще блестит глазами. Он подлетает к Айлин, что стоит с опущенными руками и мелко дрожит; она думает, что даже если в этом тыкве её смерть — значит, она примет её с честью, даже ужасно уставшая. Поднимает медленно руку с палочкой наготове, но выводить жесты не спешит, в непривычной тишине ожидая.
Поклонившись (если наклон тыквенной головы считается поклоном), старый тыкв приоткрыл рот, выкидывая оттуда каменную пластинку и стеклянную ёмкость. Айлин, несмотря на усталость, резво выставляет руки вперёд и рефлекторно ловит оба предмета. Раствор драконьей соли... 70%-ный. Отлично. Отлично же? И табличка.
Поздно слишком она понимает, что сейчас, с занятыми руками, беззащитна; уже собирается паниковать, как тыкв разворачивается и улетает туда, откуда прилетел.
Айлин остаётся лишь глупо хлопать глазами, пока комната постепенно становится светлее. Она медленно, медленно и нехотя пытается сложить в голове примерную картину происходящего, но ничего, кроме «Я только что победила в бою с армией тыкв?» в голову не идёт. Тогда она осматривается, забивая на здравые рассуждения; тогда она замечает плиту в центре комнаты.
Обычно, насколько она знает, на такие штуки становятся, чтобы что-то открылось. И, казалось бы, другого выхода действительно нет и стоит попробовать встать на плиту; но Айлин щурится подозрительно, подходя ближе. Что-то твердит ей, что она не очень хочет уходить; что-то мелькает в голове, но Айлин никак не может понять, что именно…
…пока наконец пойманная мысль не оборачивается наковальней, что в мультфильмах падает персонажу на голову. Блять, Ребекка!
Воспоминания кружат перед глазами, руки снова дрожат, когда Айлин понимает, что Рид утащило тоже. Что Рид не осталась там, в относительной безопасности, с командой; что её тоже схватило и унесло в недры ужаса. Айлин потряхивает, Айлин медленно оседает на пол прямо рядом с нажимной плитой и стеклянным взглядом смотрит на число «71».
Не нужно мне ваше проклятое 71! Мне нужно что угодно, лишь бы там была она, живая и не сожранная армией озлобленных на свою нежизнь тыкв.
Пальцами она зарывается себе в волосы, лихорадочно обдумывая, что ей сделать. Ребекке же наверняка хуже, Ребекка не настолько упрямая ослина, как Айлин.
Я могу… я могу попробовать взорвать стены, — палочка тут же взметается вверх, направленная на ближайшую стену, но рука так и замирает. Или… или это просто привлечёт внимание тыквенной армии обратно на меня. Или стена будет не та. Или лабиринт сам меня убьёт, поскольку он не рассчитан на разрушения от собственных пленных.
…а если я умру, то Ребекке никто не поможет…
— Да твою же мать, — бессильно шепчет Айлин плите, будто бы та её слушает. — Твою мать, почему 71, почему не моя прошлая комната? Как там было… 68, вот, почему не 68, там можно было бы снова попасть в сундук и вежливо попросить мистера осьминога, если это осьминог, отнести меня к Ребекке.
Плита загадочно молчит.
— Что, тоже не любишь мистера осьминога? Согласна, тот ещё мудак, — с непередаваемым сочувствием вздыхает Айлин, пытаясь отвлечься на звук собственного голоса. — Знаешь, а он ведь живой. Диффиндо на него, на тварь эдакую, не сработало; значит, живой, скотина, живой и чёрствый, как засохший хлеб!
Айлин не уверена, что «чёрствый» — это именно «засохший», но она знает, что плита её не поправит, поэтому продолжает говорить, постепенно переходя на всё более громкие и возмущённые тона.
— Как он мог вообще утащить её?! Разве не видел, в каком она состоянии? Разве не видел, в каком я состоянии, когда он, — задушенный всхлип, слёз всё ещё нет, но уже скоро, — когда он, мразь последняя, оставил её там, где оставил?
Последняя фраза звучит странно, но это никого в комнате не волнует. Особенно не волнует Айлин.
— Нет, ну серьёзно, какого хрена? — Айлин возводит глаза к потолку, глупо пялясь в него и стараясь не дать слезам-таки добраться до неё. Не время реветь, время действовать… но, в принципе, можно и посидеть немного. Да, вот так вот посидеть, пообщавшись с плитой, как с давней подружкой.
— Ладно. Ладно, я поняла, что ты меня игнорируешь, — обиженно заключает Айлин, отталкиваясь руками от пола и медленно поднимаясь. Только сейчас она вспоминает о гнилой мантии, что до сих пор на ней, и осматривается. За маскировку не сойдёт, — думает она, снимая уже такую привычную вещь. Странный запах, естественно, от неё никуда не девается, но она, кажется, уже привыкла.
Теперь дело за малым. Принять решение, вариантов которого… ну, если так посчитать, то только одно.
Айлин смотрит на плиту внимательно, не зная, что с ней делать, и всё-таки шагает вперёд.

ОФФТОП: ежели нет никаких вариантов мне избежать Шармбатона, то я принимаю этот вызов и становлюсь на нажимную плиту с номером «71»