Время и место:
Фрагменты жизни и эпизоды встреч с 1991 по 1994 год.
Школа чародейства и волшебства Хогвартс, замок и его окрестности.
Возможно, затронем и остальной магический мир.
Участники: Рафаэль Грейвс, Шарлиз Эндрюс.
Описание:
Тихий мальчик с очаровательной улыбкой помогает такой же тихой девочке, из которой улыбку не вытянешь и под угрозой отработки.
История знакомства и дальнейших взаимоотношений молчуна с рождения и поневоле и той, что молчит до пренебрежения сознательно.
Наверное, нет в мире такого человека, учившегося во времена преподавания Снейпа и никогда не бывавшего у него на отработках. А, может, и есть... но Рафаэль точно не в их числе. И неясно, что даётся ему труднее — сам предмет зельеварения или же понимание несколько расплывчатых заданий, смысл которых он никогда не осмеливался уточнить. В этот раз Грейвс оплошал именно с трактовкой домашней работы — вместо того, чтобы выучить то, что выучили остальные (более смышлёные, судя по всему), он выучил что-то совершенно не то. Что-то, весьма далёкое от нынешней темы.
Поэтому он и оказался на отработке. Кажется, это вторая за всё время моего пребывания здесь... и, скорее всего, она также невыносима далека до последней, как далека от меня луна, — ничуть не расстроившись заключил для себя Рафаэль, входя в кабинет, в котором ему предстоит провести ближайшие пару часов. В конце концов, досада не поможет ему быстрее справиться, так зачем же портить себе настроение? Лучше подумать о том, что после всей этой ненужной никому суеты он сможет дописать тот небольшой рассказ про орла, который начал за полчаса до того, как вспомнил про отработку. Хорошо, наверное, быть орлом. Можно целыми днями летать и не задумываться ни о чём, ведь думать-то не дано.
Последняя мысль всё же несколько пошатнула прежний равнодушный настрой, из-за чего Рафаэль несколько помрачнел, пока добрался до приглянувшегося места. Отработка, кажется, будет письменной, поэтому со подсчётом времени Грейвс, судя по всему, немного переборщил — вряд ли написание чего-либо займёт у него те несколько часов, которые он так смело вычеркнул из свободного времени на сегодня.
Приступим.
возможно, чуть позже немного изменю
● Дополнительно: 1990 год, конец сентября. Это только второй год без Томми, а Хогвартс уже невыносим.
● Внешний вид: школьная форма с отличительными знаками гриффиндора.
● Состояние: а какое еще может быть на отработке у Снейпа состояние? Обреченное, конечно.
● С собой: школьная сумка.
«Весь мир — лаборатория, а люди в ней — зельевары», — на полнокровном лице волшебницы с черно-белой колдографии, казалось, вот-вот проступит румянец. Ведьма прячет хитринку где-то в глубине темных глаз, в которых, по мнению автора статьи по случаю юбилея всеобщей любимицы, «плещутся воспоминания о чем-то, безусловно, сокровенном». Бэт Эндрюс обхватывает только что наполненный котел и водружает его на школьную парту. Вода опасно кренится и обдает брызгами подпрыгивающие буквы громкого заголовка: «НЕСРАВНЕННАЯ СЕЛЕСТИНА УОРЛОК ЭКСКЛЮЗИВНО РАССКАЗЫВАЕТ ОБ ИСТОРИИ СВОЕГО КОТЛА ГОРЯЧЕЙ ЛЮБВИ». Бэт Эндрюс мстительно хмыкает, наблюдая за тем, как лицо кокетливой ведьмы с фотографии расплывается на мокнущей бумаге. И кому вообще нужны эти котлы, кроме профессора Снейпа, у которого явно какая-то извращенная любовь к использованию детского труда для попыток задобрить самого духа грязи подземелий еще двадцатилетней, наверное, давности?
Бэт Эндрюс двенадцать, и вид у нее сейчас, как у человека, хлебнувшего морочащей закваски, на которой она так некстати срезалась в среду. Нет, не приглуповатый, озадаченный. Еще изрядно посопев, девочка подрагивающими руками поднимает котел на огонь. Бэт Эндрюс в очередной раз вздыхает. Их набралось всего человек пять, не считая двух прогульщиков, которым предстояло жить в кабинетах для отработки едва ли не до Рождества. Шут с ними, и с котлами, и прогульщиками, Эндрюс как единственной присутствующей гриффиндорке выпала честь варить еще и чужое зелье. Все потому, что прогулявший отработку прогульщик оказался слизеринцем. И если изначально его декан недовольно кривил губы и созывал проклятия всей Британии на головы не в меру инициативных, то окончательно решилось все буквально минут пятнадцать назад. А случилось это так.
.
— Эндрюс! — рявкнул преподаватель, и Бэт, вздрогнув, чуть не уронила в кипящий котел еще не измельченные змеиные клыки.
— Да, сэр?
— Не удивлюсь, если сам Годрик Гриффиндор пожалел, что не поделился с вами своим немногочисленным серым веществом. Какова температура кипения воды?
— С-сто градусов, с-сэр.
— Удивительно, вы знаете это, и при этом в вашем котле рогатые слизни не вывариваются на медленном огне, а кипятятся, — мрачная констатация. Лучше бы он орал.
— Но в учебнике…
— Учебник ровно для тех идиотов, которые не ходят на лекции и не способны думать своей головой, — отрезает преподаватель, и девочка тут же пристыженно опускает глаза. — Будьте любезны избавиться от основы варева, пока аудиторию не заволокло ядовитыми парами от ваших зельеварческих потуг.
— Да, сэр, — кисло кивает девочка.
— Фицпитерс! — командует преподаватель, и Бэт снова вздрагивает. — Ты за старшего. Если к моему возвращению хоть один котел взорвется, не видать тебе «Выше ожидаемого» до конца года.
Все это время мнущийся в дверном проеме Филч снова каркнул что-то про срочность предстоящего дела, и профессор Снейп отбыл досматривать место очередного взрыва в одной из заброшенных аудиторий. Поговаривали, учинитель взрыва и любитель экспериментов, не то декану в названные сыны набивался (длинный, такой, парнишка, с сутулым и угрюмым видом), не то в ближайшем будущем планировал подвинуть того на постаменте мастера зелий. И так профессор отбыл, Фицпитерс остался за главного, а Бэт прилетела возможность добровольно-принудительно поупражняться в варке зелья для исцеления фурункулов не только для себя, но и для общественности. Ябедой становится не хотелось, а потому девочка засопела еще громче и решила перетерпеть. До поры до времени.
.
Фицпитерс был самым старшим из присутствующих. До четвертого курса еще попробуй доживи, если ты гриффиндорец, размышляла Бэт, растирая в порошок змеиные зубы. И как это часто бывает со старшекурсниками, Фитц чувствовал себя в снейповых владениях свободнее многих. Мальчишка какое-то время пребывал в состоянии упивающемся собственной значимостью: Фитц, по-важнецки расправив плечи, с хозяйским видом рассматривал ему доверенную вотчину, представляя, конечно, как эта мелочь смотрит на него с тем же ужасом, с которым взирала на его декана. Проникаясь духом власти неограниченной, Фитц примеряется к ситуации и не находит ничего лучше, чем занять место Снейпа. Откинулся на стуле и даже дерзнул закинуть ноги на край преподавательского стола, однако тут же ставит их ровно, когда-то кто-то из младшекурсников, задевает стеллаж с ингредиентами.
— Поаккуратнее вы, ну! — грозит мальчишка кулаком в сторону неосторожного. Сидит какое-то время ровно, после чего осторожно роется с снейповых свитках. Ничего интересного, похоже, и там не находится, потому Фицпитерс снова начинает раскачиваться на стуле, напевая под нос:
What shall we do with a dirty Snapy,
What shall we do with a dirty Snapy,
What shall we do with a fearsome Snapy,
Yelling over the coud-rom?
Хор заменяло звучное грудное «тпру-ту-ту», а вот в роли шантимена выступал сам Фицпитерс. Развлекая себя песенкой-дразнилкой в пятый раз Фиц понимает, что занимать самого себя скучно, а потому мальчишка грузно поднимается с места и с сопением начинает мерить классную комнату широкими шагами. Таким образом все присутствующие узнали, что в длину помещение составляет сорок семь фицпитеровых шагов, а в ширину — сорок три, без учета места, занимаемого книжным стеллажом, старой парты, заваленной котлами, и широких полок с склянками всевозможных ингредиентов. Фицпитерс совсем звереет от скуки на начинает немеренно громко и намеренно фальшиво распевать:
В хо-олодных сли-изеринских страшных подземельях
Жил-был Снейп, он, Мастер, шарил в зельях.
С оравою тупиц
Попробуй знаньем поделись!
Не сваришь зелье?
Ну, держись!
С полсотни баллов потеряешь,
С ним, зверем, ты не совладаешь! (*)
— Ч у д и л а, — одними губами произносит Бэт, но этого оказывается достаточно, чтобы Фицпитерс больше не слухом, но внутренним чутьем уловил ее движение. Он с чувством мстительной радости подскакивает к Бэттани, которая затравленно вжимается в свое место, и поет (кричит) ей прямо на ухо:
В башне тупоголовых гриффиндорцев,
Жила-была неудачница Эндрюс.
На потеху мама ее роняла с лестниц,
Не будет хуже ее малышке-Лохнесс. (**)
— Осади, Шекспир, — окликают Фицпитерса со стороны двери. В проеме учинитель взрыва — высоченный парень, который тут же получает затрещину от декана, шипит сквозь зубы и спешно проходит в класс. Снейп глубоко вздыхает перед очередной тирадой, когда рука Фицпитерса по-дружески тяжело опускается на плечо Эндрюс.
— Фицпитерс, почему ваш котел находится на рабочем месте Эндрюс?
— Это все Эндрюс, сэр. Она очень хотела практиковаться, — пальцы впиваются в кожу, Бэт борется с желанием болезненно поморщиться.
— Д-да, — выдает неуверенно и тихо. — Очень хотела, — стряхивает с себя руку мучителя и снимает оба котла с огня. Лишь бы не ошибится на глазах у Снейпа. Ужас подземелий все это время недоверчиво щурится, после чего выдает свой вердикт:
— Минус десять баллов Гриффиндор за самоуправство, — почти устало чеканит преподаватель, — минус десять баллов Слизерин, — и прежде, чем мальчишка успевает открыть рот, поясняет, — за ложь, Фицпитерс, декану. И минус пять за безыскусность вашего вранья, — слизеринец мучительно краснеет и хватает свой, еще горячий, котел, тащит его к свободной парте. Высоченный парень демонстративно возводит очи горе и оборачивается к декану с самым благодушным из своих угрюмых лиц, ожидая дальнейших распоряжений.
— У вас пятнадцать минут на то, чтобы закончить свои зелья. Кто не успеет, придет на отработку завтра, — говорит с нажимом, Бэт же понимает, что совсем не горит желанием проводить очередной вечер в такой теплой компании, добавляет иглы дикобраза в уже загустевший настой. — Мильн, вы тут до Рождества, так что прошу, располагайтесь. Полагаю, стеллажам с котлами для чистки вас представлять не нужно? Закончите, возьметесь за сортировку ингредиентов, — щерится Снейп.
— О, как великодушно, сэр! Всегда мечтал, сэр! Спасибо, сэр! — с преувеличенным энтузиазмом рассыпается в благодарностях паренек и снова получает затрещину. Бэт, остановившая было работу, ее продолжает, нет-нет да поглядывая на долговязого смельчака. Тот на декана пялится исподлобья, но обиженным не кажется. Приземляется рядом с Бэт, манящими подзывая медными боками звенящий первый котел и щетки.
— Мильн… — предупреждающе рычит преподаватель.
— Знаю, знаю, без магии! — парень откладывает волшебную палочку и примирительно поднимает руки, стойко выдерживая тяжелый взгляд Снейпа. Парень шумно начинает работу, пока зазевавшаяся Бэт обеими руками держит деревянную ложку и совершает половину шестого, лишнего, оборота по часовой стрелке. Зелье начинает недовольно бурлить и на глазах меняет цвет. Ой.
— Пять минут, — провозглашает Снейп, не отрываясь от проверки свитков с домашними заданиями.
— Балда, — шепчет долговязый. — Быстро добавь четвертушку вареного корня асфоделя, пока Снейп не увидел. Асфодель, ну! Златоцветник. Черт, а еще зельеварами юными называются. Элементарно же! — долговязый перехватывает деревянную ложку и завершает шестой оборот, после чего быстрым движением выуживает из кармана нужный ингредиент, сняв с него ворсинку, кидает в котел, который мгновенно успокаивается. Финальным взмахом палочки, Бэт процесс работы завершает и, изумленно хлопая глазами, наблюдает результат. В тот же момент, варево Фицпитерса подпрыгивает и начинает источать тонкий запах гари. Не проходит и минуты, прежде чем аудиторию заволакивает клубящимся смогом.
— Мгновенная карма, — мрачно улыбаясь, выдает ее сосед. — Месть — это блюдо, которое подается холодным, а, Эндрюс? — подмигивает ей паренек.
— Откуда ты?..
— Фипитерс, минус пятнадцать баллов Слизерин и отработки до декабря. Мильн, проводите недотепу в Больничное крыло, пока гноем не истек. Остальные — сдаете работы и убираетесь отсюда.
— Но, профессор, у нас еще...
— ВОН! — орет Снейп. Вот тут-то все и зашевелились. Девочка спешно разливает готовое зелье по колбам и относит их к преподавательскому столу. Роящиеся в голове вопросы нарушают координацию движений, и последнюю мензурку она едва не роняет. Почти бежит до рабочего места, хватает вещи и, — Всего доброго, сэр! — оказывается в коридоре.
Наблюдает за тем, как Мильн хлопает покрытого фурункулами Фицпитерса по плечу, мол, доберешься же, сорванец, сам? Девочка нагоняет своего спасителя.
— Как тебя зовут?
— Мильн я, слышала же.
— Да нет, я про имя.
— Меня зовут Даррен.
— Даррен Мильн, спасибо за помощь. Буду должна, — почти чопорно отзывается Бэт, непривычная к хорошему отношению.
— Да не парься. Сочтемся как-нибудь.
— А как ты..?
— … узнал, что именно ты подпортила Фицу зелье? Да каммон, тут не надо быть Шерлоком: ты ж его варевом занималась большую часть времени. Забавно получилось, меньше выпендриваться будет. Кстати, тебе уже пытались помочь, — Мильн достает из кармана брюк чуть помятую записку и протягивает ее девочке. Бэт, не скрывая удивления, пробегается по строчкам.
— А кто?..
— Не уверен, но похоже на Рафаэля Грейвса с первого. Тихий малый. А пишет потому что это, — Мильн касается мочки уха и качает головой, — ничего не слышит. Буквально. Поблагодари его, как возможность будет, он славный, хоть и со Слизерина. Вон, идет. — Бэт оторопело прослеживает за направлением, в сторону которого указывает парень, и только и видит, что светловолосую макушку.
— Аг-га, поняла, — кивает и ускоряет шаг, надеясь мальчишку догнать, но тщетно, тот уже смешался с толпой.
.
Утром следующего дня она на завтраке отсутствует, отправляя письмо семейным филином с подробным отчетом о произошедшем Томми, которому история понравится почти наверняка. Золотистую же Солярис девочка снабжает узелком с тремя шоколадными лягушками из неприкосновенных запасов и запиской: «Буду в библиотеке после обеда на случай, если вдруг захочешь познакомиться».
(*) Наш герой переделал старую потешку про леди, живущую в туфле («There Was an Old Woman Who Lived in a Shoe»). Представим, что поет он ее в аранжировке ребят из «The hit crew kids»:
There was the dean of Slytherin,
Who was Master, lived in dungeons,
He has so many children,
He didn’t know what to do.
Without any explains, (any explains)
Then whipped them all soundly, (Oh, no!)
And put them to the class. (put them to the class)
(**) Мотив тот же, но строчки Фиц меняет:
There was the main weirdo named Andrews,
Who was a Gryff and a freakness.
For fun, mom dropped her out the stairs,
In the early childhood of her baby of Loch Ness.
а внутри зачем-то высохшая трава...
Зельеварение. Казалось бы, следуй инструкциям, разжёванным в учебнике — и вот тебе и «Выше ожидаемого», и «Превосходно», и весь мир у твоих ног просто потому что ты, в отличие от остальных, умеешь бездумно выполнять команды. Так считал Раф до тех самых пор, пока не попал наконец в Хогвартс — и там он пожалел, что Лидия не разрушила эту иллюзию вместе с наивным «У меня всё получится». Ему нужно было сказать, что в учебниках часто оказывается информация неполная или неактуальная; что, пусть даже инструкция будет подробной и верной, идеально её сможет выполнить лишь какая-нибудь магловская машина или заядлый
старыйзельевар вроде Снейпа; и что, в конце-то концов, ничего не получится.Но нет. Раф вынужден был узнавать это на собственном опыте, даже на отработке чувствуя себя так, будто его сейчас
просятзаставляют решить все двадцать три проблемы Гильберта*. И даже это — Раф уверен, потому что никогда не пытался разобраться в высшей математике — было бы легче, чем приготовить Зелье. Неважно, какое, главное — Зелье. С большой буквы, с выражением трепетного ужаса.Брови сходятся к переносице и в прежнее положение больше не возвращаются, когда Раф пробегается взглядом по одной и той же строке в учебнике уже в третий раз, пытаясь не отвлекаться боковым зрением на размеренно движущееся по пергаменту Самопишущее перо. Тщетно.
«…тридцать восемь, тридцать девять…» — постепенно проявлялись на бумаге загадочные числа. Раф удивлён, Раф этого совсем не скрывает, но взгляда пока от пергамента не отрывает, переворачивая бумагу на другую сторону и замечая, что вся обратная сторона была исписана тем же счётом, обрывающимся на сорока семи. Почерк у пера при этом непривычно резкий, больше печатный, и Раф безошибочно определяет, что счёт принадлежит вон тому… старшекурснику, который как раз остановился в углу помещения, объявляя окончательный результат. Должно быть, тяжело слышащим.
Раф подскакивает и роняет из рук пергамент, когда этот самый старшекурсник вдруг подрывается и оказывается где-то совсем близко за спиной. Сердце стучит бешено, а в голове сплошное «пронеслопронеслопронесло», потому что старшекурсник останавливается у парты позади, что-то втолковывая единственной — бедная — гриффиндорке в стане врага. Не мне и ладно, — Раф прикусывает губу, вновь отворачиваясь от творящейся несправедливости, и в укорениях совести наконец вспоминает о собственном котле.
Вздыхает глубоко и по-мученически, прежде чем понимает, что ещё может всё исправить, и, видит Мерлин, он пытается.
Как оказалось, жизнь сегодня была к Рафу благосклонна, потому что он действительно вовремя отвлёкся. Зелье не выглядит идеальным, что уж там, оно выглядит очень даже посредственно, но оно не взорвалось и даже не начало источать чёрный дым или ядовитые газы — это ли не успех? Раф не хочет слышать никаких возражений даже от собственного перфекционистского Я, потому что перфекционизм и зельеварение — вещи несовместимые. Ввиду этого Грейвс как можно быстрее набирает в колбу страшное варево, искренне надеясь на то, что его… уровня умений достаточно для побега.
Колбу Раф сжимает в правой руке, левой касаясь пергамента и пытаясь переварить ситуацию в кабинете на данный момент. Перо тем временем заполняет уже третий пергамент, конспектируя чьи-то саркастичные «Сэр» — но это, в общем-то, неважно, потому что куда больше Рафа взволновало категоричное, выведенное таким знакомым почерком «Пятнадцать минут.». Этот почерк Раф не спутает ни с чем, этот почерк Рафа совсем не радует, поэтому Раф нервным движением отнимает руку от пергамента, будто от прокаженного. Чуть не задевает котёл, но совсем этого не замечает, когда, сглотнув и как-то совсем уж жалко вжав голову в плечи, прикрывает глаза, чтобы застыть так ещё на несколько секунд. Надо всего лишь отдать колбу Снейпу, но хочется только стоять на месте и стоять, не видя и, ха-ха, не слыша — то есть почти полностью потеряв ощущение реальности.
Но Раф совсем не хочет страдать над котлом во второй раз, поэтому всё-таки открывает глаза и идёт по направлению к трону собственного декана. Правильно шляпа говорила, нужно было идти на Гриффиндор.
И каково же было облегчение, когда Снейп не стал проверять страшное произведение искусства Рафа прямо у него на глазах. Скорее всего, он будет в ужасе (Снейп и в ужасе?..) и обязательно позовёт на вторую отработку, но это будет позже, а оттого сейчас почти не волнует. Раф чувствовал себя, как Атлант, когда к тому пришёл Геракл и забрал небосвод на собственные плечи — и совсем неважно, что потом небосвод вернулся к Атланту! Всё это потом-потом-потом.
А сейчас Раф, окрылённый надеждой на светлое
будущеенастоящее, отрывает кусок пергамента, с обратной стороны которого, кажется, остались записи о «двадцать три, двадцать четыре». Отрывает, хватает перо и пишет ободряющее «Осталось совсем немного. Держись! Я тоже терпеть не могу большую часть из слизеринцев, но ты справишься.» Записку он оставляет на парте той самой гриффиндорки, пока направляется к выходу из кабинета.По ту сторону двери он стоит ещё с несколько минут, опираясь на стену, и уходит лишь тогда, когда видит, что гриффиндорка выходит в коридор на своих двоих.
Несмотря на то, что Раф с самого утра следующего дня знал о предстоящей повторной отработке, он совсем не был расстроен. Напротив — его настроение близилось к отметке «Превосходно» (что редко случалось с его оценками по зельеварению, но это не так важно).
Основная причина была в том, что Хаффи принесла Рафу из дома магловскую тонкую книжку — небольшой сборник сказок, который Грейвс точно прочтёт очень быстро. Невзирая на объёмы книги, Раф был рад. Сипуха тогда нарвалась на пылкие благодарности, выражаемые в возбуждённом
почёсывании за ухомпоглаживании по чёрной макушке и бóльшем, чем обычно, количестве угощений.По прошествии некоторого времени уже другая, незнакомая сова принесла Рафу записку с предложением встретиться в библиотеке. К записке были приложены три шоколадные лягушки, и это, без сомнений, подкупало, но…
…но Раф понятия не имел, кто мог быть отправителем. Почерк казался незнакомым, подписи с именем или хотя бы факультетом (курсом?..) не наблюдалось. Никаких опознавательных знаков, кроме совы, которая задерживаться рядом надолго не стала и вскоре обернулась воспоминанием. Раф также не имел понятия, кто может иметь понятие об отправителе и у кого можно спросить об этом.
И всё-таки он пошёл. После обеда Раф, полный уверенности в своём желании узнать правду, больше получаса отважно преодолевал лестницы и лишь на четвёртом этаже получил возможность передохнуть: прижался к стене, закрыв глаза и не реагируя ни на какие внешние раздражители ещё с несколько минут. Раф убеждал себя, что место встречи изменить нельзя и что отправитель вряд ли знает о его издевательской фобии.
Наконец пункт назначения был достигнут, но там ждала
старая проблема, о которой Раф забылновая проблема: он не знал, кого искать. После недолгих раздумий Раф решил, что другой человек на его месте, вероятно,не пришёл бы вовсепопробовал бы опросить посетителей библиотеки… нет. Глупость какая. Рафа передёрнуло, когда он представил, как подходит к каждому слишком подозрительно одиноко сидевшему студенту и суёт ему пергамент с простым вопросом: «Не нужен ли вам Рафаэль Грейвс?»Нет, — ещё раз, для закрепления, сказал себе Раф, прежде чем подойти к ближайшему ко входу столу. Он даже не посмотрел на человека, уже занявшего здесь место (стол большой, поэтому ничего с ним не случится), и просто сел напротив, доставая из сумки ту самую книгу, которую утром принесла Хаффи. Ещё раз посмотрел на обложку. Подумал о том, чтобы всё-таки поискать отправителя записки, сиротливо ютившейся в кармане.
Нет, — и открыл первую страницу.
*изначально мне хотелось упомянуть «7 задач тысячелетия», но выяснилось, что они были определены лишь в 2000-ом году. откуда Раф имеет понятие о списке проблем математики? — листая всякое в интернете, я часто нахожу что-то совершенно неожиданное, как и Лидия, ходя по магловским книжным
— А что вы читаете? — Бэт Эндрюс привстает на цыпочки около конторки и вытягивает шею, силясь рассмотреть молчаливо опущенную обложку с золотистым тиснением. — А про что она?
— Про проклятия для студентов, задающих слишком много вопросов, — говорит старуха сухо, важно поправляя сползшие на кончик крючковатого носа очки.
— А вы очень заняты, мадам Б.. — девочка вовремя осеклась, поймав предупреждающий взгляд. Да что там взгляд, весь вид женщины говорил «Давай, девочка, только попробуй снова зачислить меня в жены или в матери покойному профессору Бинсу, и не видать тебе книг, как своих ушей». — Пинс? — неловко поправляет она сама себя и улыбается. Кто ж ей виноват, что оба они, путающиеся, носят и очки, и очкастые фамилии? (*)
— Что тебе, девочка, надо? — чуть порозовевшие щеки библиотекаря отразили мгновение внутренней борьбы: как бы ей ни хотелось назвать новый роман Карил Эрос «Искра, буря, трансфигурация» достаточно серьезным делом, чтобы отослать второкурсницу к дежурным по читальному залу, но вид у доставучки был решительный. Читайте: не отстанет, пока своего не получит. Мадам Пинс с неохотой книгу откладывает и выжидательно приподнимает бровь.
— Скажите, мадам, а знакомо ли вам имя Рафаэля Грейвса? — Библиотекарь морщит лоб, явно перебирая перечень имен в каталожных карточках. — Это ученик, — быстро добавляет девочка. Мадам Пинс поднимается с места, снимает с шеи цепочку с ключом и отпирает конторку, из которой тут же вылетают три пухлых талмуда и, шелестя страницами, зависают в воздухе.
— Будешь портить книги, тоже сюда попадешь, — назидательно говорит Мадам, и девочка понимает, что наблюдает черный список студентов, когда-либо замеченных за небрежным отношением к книгам. Что-то подсказывало, что проще перечислить тех, кого там нет. Узловатый палец старухи движется пофамильно, пока губы беззвучно перебирают алфавиту.
— Хор-роший мальчик, — констатирует Мадам по итогу, и лицо ее отражает подобие скупой улыбки. — А что, ты заметила, как он делал что-то гадкое со школьным имуществом? — тут же интересуется библиотекарь с подозрением и коршуном нависает над девочкой.
— Нет, нет, что вы, — качает она головой и невольно задерживает взгляд на вновь сползающем по крючковатому носу пенсне. Библиотекарь поправляет очки и тут же к Бэт интерес теряет.
— Ну? Чего тогда стоишь? Проходи, да занимайся. Только тихо! — окрикивает Мадам Пинс девочку, та вздыхает и плетется к центру читального зала. Стеллажи в потолок плотным рядами выстраиваются, напоминая ровный зубной ряд пасти древнего чудища, из которой несет пылью, затхлостью старинных трудов по магии и новехоньким пергаментом. Библиотека питалась в основном человечиной: студентов старших курсов поглощала, не оставляя ни рожек, ни ножек, довольствуясь, впрочем, настоящей властью над разумом совсем немногих. Строгий глаз дальнего витража вспышкой зловещей мигает, а чуть погодя звенит, вторя раскату грома. Сегодня тишина предлагает усыпить бдительность скучающих монотонной барабанной дробью дождя.
Цепным псом гром рычит в третий раз, когда светильники в библиотеке единовременно гаснут. Пространство поглощает общее сдавленное «о-ох» и мелкую возню на местах. Стены отражают сначала один тоненький смешок, который по незнанию можно было спутать с ученическим. Однако ни один из обитателей школы чародейства и волшебства не спутает с чем-то иным последующий коварный гогот местного вредителя.
— Пивз, дрянной мальчишка! Я буду жаловаться Филчу! Кровавому Барону! Директору Дамблдору! — визгливо проходится по всем инстанциям Мадам Пинс. Зловредная магия полтергейста светильники держит крепко, не давая зажечь ни единого огонька. Мадам Пинс в бессильной ярости хлопает ладонью по столешнице и резко отдает указание дежурным рассадить учеников за центральным столом, пока сама библиотекарь занимается забаррикадированной дверью. Полтергейст дразнится и грозится стянуть с Мадам Пинс очки, та в ответ бранится и мстительно обещает превратить полтергейстову морду в подставку для самых тяжелых и кусачих книг.
— Куковать нам тут до ужина, — бурчит девочка, плюхаясь на свободное место напротив неприметного вида мальчишки. В свете тусклой сферы люмоса Бэт замечает прытко пишущее перо, и лицо ее наконец светлеет. Гриффиндорка приветственно машет, привлекая внимание. — Погоди, повернись-ка? — просит она, чтобы окончательно удостовериться. Дежурящий старшекурсник шипит на нее не хуже Миссис Норрис, призывая к тишине. — Ну здравствуй, Рафаэль Грейвс! — радуется Бэт своей удаче в полголоса и тянется через разделяющий их стол. Не то чтобы ей очень комфортно пожимать руки незнакомцам, но на этот раз ей действительно хотелось произвести хорошее впечатление на своего, возможно, чудаковатого собеседника.
а внутри зачем-то высохшая трава...
Мощный громовой рокот в мире без звуков обращается лишь слабой вибрацией, захватившей небольшую область у окна. Для Рафа, совершенно потерявшего ощущение реальности, гром этот так и остаётся незамеченным; и лишь внезапно потухший свет заставляет взволнованно вскинуть голову.
Лающая дрожь прокатывается от стен к полу, почти незаметным для слышащих импульсом отдаваясь в стеллажах, стульях, столах. Этот звук Раф ни с чем не спутает; этот звук преследует каждого ученика Хогвартса в кошмарах. Пусть тихий и слабый из-за расстояния, но вместе с тем уникальный и легко узнаваемый, этот заливистый хохот выдаёт Пивза даже глухому младшекурснику.
Усталый вздох вырывается совсем непроизвольно, когда почти привыкший к полумраку взгляд пробегается по ближайшим студентам. Неизвестный старшекурсник заклинанием подхватывает огромную стопку книг рядом с собой и с выражением вселенской муки на лице встаёт из-за стола. Остальные ученики, будто управляемые силой свыше, одинаково нехотя встают, подбирают свои вещи и всем скопом направляются к центральному столу библиотеки. Раф, заподозрив пропущенное мимо ушей объявление, хмурится недоумённо и тоже поднимается, не желая оставаться в одиноком неведении.
Лишь в подобной ситуации можно понять, как в библиотеке многолюдно; не так уж и много места остаётся на длинной лавке, и, к сожалению, незаметно пристроиться где-то в углу не получается, потому что угол уже занят. Приходится ютиться меж двух незнакомцев, старательно изображая мебель и максимально избегая любых касаний; Раф мог бы сказать, что находится меж двух огней, и это почти не было бы шуткой — со всех сторон его окружают тусклые сферы люмоса.
В голову наконец приходит здравая мысль: достать самопишущее и спросить у кого-нибудь, почему очередная и, казалось бы, безобидная шутка Пивза с потушенным светом вынудила всех собраться вместе, будто стадо загнанных овец… нет, слишком грубо, пожалуй.
Перо в руках чуть беспокойно подрагивает, стремясь вырваться из пальцев и записать немногочисленные шепотки взволнованных студентов вокруг, но Раф упрямо продолжает выводить свой вопрос. На третьем слове перо-таки выскальзывает; Раф не успевает удивиться, как оно размашисто конспектирует, судя по всему, довольно громко или слишком близко высказанную фразу: «Куковать нам тут до ужина.». И… и что мне, простите, делать с этой информацией? — в недоумении он поднимает голову, пытаясь найти источник. Взгляд пробегается по лицам напротив, отмечая одно знакомое; это же самое знакомое лицо внезапно светлеет и без всяких люмосов. Рука девочки взлетает в приветственном жесте, и она что-то говорит радостно; перо услужливо записывает. Раф бросает взгляд на пергамент лишь один раз, убеждаясь в своей догадке: именно эта гриффиндорка, которой он вчера оставил подбадривающую записку, позвала его сегодня посредством совы, иначе откуда она знает моё имя?
Что ж. Одна проблема была решена.
Раф какие-то полторы секунды глупо пялится на протянутую руку, потом неуверенно протягивает свою в ответ. После несколько неловкого (спасибо Рафу) рукопожатия, он стыдливо прикусывает губу, не зная, как себя вести дальше, но в итоге просто… склонятся к пергаменту, будто и позабыв совсем о собеседнице. Но нет, конечно, это не так. Через десятка два напряжённых секунд Раф снова поднимает взгляд, ладонью отталкивая пергамент от себя; тот скользит по столу в направлении гриффиндорки.
«Верно, Рафаэль Грейвс. Но могу ли я, пожалуйста, узнать и твоё имя тоже? А то, знаешь, тяжеловато было искать человека, не зная ни курса, ни факультета, ни имени.» — было надписано в самом верху, над аккуратным «Не знаешь ли, почему нас здесь собрали?» и размашистым «Куковать нам тут до ужина. Погоди, повернись-ка?..». Вслед за пергаментом к знакомой-но-пока-безымянной гриффиндорке подлетает и самопишущее перо, готовое записывать ответ или лечь в руку по первой же просьбе.