Кайлей Хоук, Ленор Ланге
третья неделя октября 1994 года
Что ты будешь делать
с этой войной, чумой, крезой, тюрьмой?
Возвратившись домой не тем, кем ты был,
но не тем, кем ты стал.
Кайлей Хоук, Ленор Ланге
третья неделя октября 1994 года
Что ты будешь делать
с этой войной, чумой, крезой, тюрьмой?
Возвратившись домой не тем, кем ты был,
но не тем, кем ты стал.
Солнечные зайчики прыгают по лицу Ленор.
Ленор закрывает глаза и подставляется ласковым лапкам света. Лапки щекочут ей нос и рассыпаются по щекам веснушками-невидимками. Ленор улыбается. Ей хорошо.
Лето в Хогвартсе не кончается. С календаря пронзительно смотрит октябрь, август демонстративно показывает язык, не занудничай, мол, подумаешь, задержался - сам-то ты что, пунктуальный, да? Сентябрь скромно стоит в стороне. Он что? Он ничего. Он в своём время порезвился дождями.
Сидеть под раскидистым деревом неподалёку от озера хорошо. Ланге хотела бы этот день сохранить под рёбрами, чтобы грел потом.
Только привычное одиночество чуть покусывает, но с этим ужиться легко. Просто рядом смеются другие ребята, и ей хотелось бы, может, быть рядом с ними, да никто не зовёт, а самой предлагать… Не откажут, наверно, из жалости, но так будет только хуже. Была аутсайдером там, им же осталась здесь; нет, она не жалеет, и нет, она не ждала, что от одной только смены места изменится разом вся жизнь.
И всё-таки, всё-таки…
Ланге вздыхает и открывает глаза.
Её короткие волосы, бывшие до того нежного золотисто-русого цвета, медленно выцветают до синеватого серебра. Солнце по-прежнему светит, по-прежнему обдувает лицо тёплый ветер, только лёгкого настроения больше нет, как будто и не было никогда.
Вот, пожалуйста! Мечта исполнилась, а она чем-то всё ещё недовольна. Да что она за человек такой? Вечно-то нужно найти какой-нибудь повод, чтобы испортить самой себе день. Сколько можно? И ладно бы о чём-то существенном переживала, так нет ведь, расстроилась, что её, такую невероятную, в компанию никто не зовёт! Какая же дура всё-таки.
Сердитые мысли сами вьются сами собой по кругу, волосы наливаются почти неестественно чёрным цветом, по которому солнце рисует красноватый отлив.
Лицо у Ланге отчаянно-зверское, и она понимает, что надо бы переключиться - срочно! - да не может этого сделать, не может заставить себя разрубить змеиный клубок отравляющих мыслей. Ей встать бы, встряхнуться, да деревенеют ноги, вдохнуть бы ей полной грудью, да в горле мешает спазм.
Будто бы зачарованная, она сидит, не замечая вокруг никого, и варится в собственной злости. Будь она меньше увлечена обвинениями в свой адрес, непременно заметила бы шаги за спиной, но сейчас ей, конечно, не до того.
Кайлей питал особую любовь ко всему необычному.
Он любил разбирать диковинки маггловской техники, пытаясь понять, как кому-то удалось сотворить такое. Он по-долгу мог наблюдать за редкими животными, сверяя наблюдения с книгами по анатомии магических существ. Но больше всего он обожал необычных людей. И наблюдать их и разбирать.
Впрочем, то, что Кай мог найти необычным не всегда являлось таковым с точки зрения других. Частенько жертвами его внимания становились замкнутые одиночки, непонятые молчуны или болтливые вечельчаки, гордецы и хвастуны, трусы или истинные гриффиндорцы, те, кого считали странным или откровенно непонятным. Некоторые в школе уже подметили, что Кайлей, будто волк, хватающий лишь больных овец, охотился за теми, у кого есть слабости. По этой же причине среди некоторых студентов ходило глупое предположение, что "если быть по-настоящему сильным и успешным Хоук к тебе не прицепится". Но это, конечно же, была глупость. Как часто повторял сам Хоук: "слабости есть у всех".
Что же касалось внешности своих жертв, одно можно было утверждать с уверенностью: как истинный джентльмен, Кайлей редко обращал внимание на внешность как таковую, ведь его всегда интересовал лишь разум. Но вот если эта внешность могла каким-либо образом повлиять на характер - это было уже интересней.
Можно было бы сказать, что Кай обожал всякое Божье творение, разве что... Это не было любовью в том нежном и трепетном виде, какой вкладывают в это священное понятие. Да и в Бога он тоже не верил.
Сидя под раскидистым дубом, слизеринец лениво прикрыл глаза, якобы обдумывая прочитанный раздел по трансфигурации. На деле же погода не располагала к учебе абсолютно и где-то в глубине души Хоук выторговал себе мнимую индульгенцию перед воображаемой профессором МакГонагалл. Он сидел так с добрых десять минут, пока лень и отдых ему не надоели.
Открыв глаза и складывая учебники в сумку, он отвлекся на звук чьего-то заливистого хохота и распознав среди старшекурсников Рейвенкло Лизу Гринхилл, слизеринец потерял интерес.
Но тут его взгляд выцепил что-то необычное.
"Ты видел?!" - спросил Кайлей сам себя, стараясь не поддаваться мгновенно вспыхнувшему любопытству.
"Видел" - подтвердил голос в голове, на удивление безразлично.
Поспешно затолкав тетради вместе с учебниками, он перекинул сумку через плечо и отправился к одинокому метаморфу.
Обойдя ее со спины, и быстро окинув взглядом девушку, Кай широко улыбнулся.
- Français? Deutsch? - сказал он плавно, почти без акцента, но тут же добавил, - а в прочем, я все равно на них не говорю, - пожал плечами парень, протягивая руку и произнося отдельно ключевые два слова, которые иностранка наверняка должна была понять.
- Кайлей Хоук.
I'll expecto my patronum on your face, you little snitch!
And when I'll finish Imma fly like it's quidditch.
Первое, что привлекает её внимание - это кудрявые лохматые волосы.
Ленор заинтересованно поднимает голову. Красноватый оттенок стекает с волос, сливаясь с основным цветом, а иссиня-чёрный светлеет до серовато-синего. Сердце радостно сжимается: ей предлагают выбор! Ничего себе! Следующая реплика тут же обескураживает и смешит. Вот вы какие, англичане. Изучать вас и изучать. Смех девушки рассыпается по траве невидимыми бусинами.
- Т'ы забавн'ый, - отсмеявшись, фыркает она и принимает помощь. Опираясь на протянутую руку, встаёт, после чего мимолётно отряхивает одежду. - Спас'ибо. Ленор Ланге. Оч'ень при'ятно. - И это нечто большее, чем дань вежливости. Это правда.
Ленор рассматривает Кайлея с заметным любопытством, стараясь не пялиться откровенно.
Высокий. Харизматичный. Красиво улыбается. Что важнее всего, просто подошёл к ней первым. Хм...
- Я при'ехала из Дурмстранга за поб'едой в Турн'ире, - добавила она с отзвуком насмешки над собой. Как будто чувствовала себя обязанной что-нибудь сообщить о себе, заранее пытаясь доказать, что он вовсе не зря обратил внимание. Что с ней может быть интересно.
- Слиз'ер'ин, в'ерно? - вопрос, конечно, был риторическим. Запомнить соответствия четырёх цветов и имён было не самой сложной задачей в её жизни, а зелёные ленты на мантии отвечали на вопрос вполне красноречиво. Смысла в этой реплике не было, кроме, возможно, попытки показать, что она готова знакомиться с новым миром.
Гриффиндор - храброе сердце. Мужество, чтобы идти и делать, не раздумывая подолгу, и нести ответственность за себя и других.
Рейвенкло - острый ум. Изобретательность, чтобы, изучив правила, нарушить их и получить что-нибудь новое, удивительное и прекрасное.
Хаффлпафф - большое сердце. Терпение, чтобы заботиться о внутреннем, внешнем и окружающем, думать о том, что упускают другие, быть внимательным к мелочам.
Слизерин - изворотливый ум. Упорство, чтобы достигать поставленных целей, соединять элементы в единое целое и добиваться своего.
Ленор уже думала, куда могла бы попасть, но пока не пришла к конкретному мнению. Может быть, она могла бы спросить у директора, но не стоит его тревожить по мелочам. Есть куда более важный вопрос: можно ли ей будет остаться? Но задавать его рано. Может быть, ей ещё и не понравится. Может быть, когда разобьются розовые очки, она будет скучать по Дурмстрангу.
Ланге знает, что человек делает факультет, а не наоборот; система обучения её родной школы хорошо демонстрирует этот принцип. Вопрос в том, каким делает Слизерин Кайлей. Сколько его отражается в зелёных лентах? Что в нём есть такого, без чего факультет будет другим? Цвайтер не потеряет ровным счётом ничего, если она останется в Хогвартсе. Может быть, местные ребята научат её, как жить, чтобы быть одной из, а не просто одной. Иначе зачем бы подходить к ней, правда?